Хорошо, что зловонная тень усатого австрийца над миром не довлеет, равно как и ушибленные толерантностью благодушные кретины, а значит у меня развязаны руки.

— Предполагаемые решения? — спросил я.

— Вариант первый — ничего не делать, но негласно объявить терпящим от цыган подданным о том, что им ничего за самосуд не будет, — принялся излагать Зубатов. — Народ у нас понимающий, оценит и даже будет благодарен.

— Лениво и неправильно, — отверг я этот вариант. — Народ, конечно, понимающий, но подати платит государству в числе прочего и за то, что оно ему покой и безопасность обеспечивает. А ежели ему самому приходится таборы разгонять, зачем такое государство нужно? Чтобы его самого к ногтю прижимать?

— Второе решение — выделить для цыган анклав, куда принудительно переселить всех, не желающих жить по общепринятым законам.

— Занятно, — хохотнул я. — Вокруг — сто верст выжженной земли, за нею — стена пятиметровая с пулеметными вышками, а кормить этих «анклавовцев» будем, сбрасывая провиант ящиками с дирижаблей. Иногда вместо ящика будет лететь бомба — просто чтобы веселее жилось.

— Нереалистично, — с улыбкой согласился Зубатов. — Но озвучить, согласно вашему повелению, Георгий Александрович, я был должен.

— Правильно, — одобрил я. — Дальше.

— Поговорить с соседними державами — может кому пригодятся? — иронично предложил Зубатов.

— А и попробую! — хохотнул я. — С «окружающими» с Запада толку нет, но можно потолковать с японцами — им филиппинские да прочие племена некоторые проблемы приносят, авось и не откажут пяток кораблей цыган в те благодатные края забросить. Вдруг и корни общие обнаружатся. Но это проблемы не решит.

— Не решит, — подтвердил Зубатов. — Наиболее трудозатратным и дорогостоящим вариантом является следующий: выдвинуть жителям таборов ультиматумы — либо они получают документы и начинают жить на общих основаниях, либо объявляются вредным для Империи элементом. В обоих случаях придется озаботиться интеграцией бывших цыган в общество через прививание им образования и трудоустройство. В обоих случаях будет полезно «прогреть» общественное мнение через подачу в СМИ материалов о бесчинствах цыган и подключить к общественному порицанию тех выходцев из таборов, которые неплохо устроились в обществе. Особенно — артистов, с рассуждениями о том, как сильно портят отношение к цыганам в целом их «дикие» сородичи.

Глава КИБ перевернул страничку.

— В случае проявления благоразумия, придется позаботиться о том, чтобы не допускать в процессе расселения таборов компактного проживания. Учителям придется доплачивать — контингент в высшей степени проблемный, и для недопущения дурного влияния на обыкновенных соучеников будет нелишним особый пригляд. Також будет полезно кинуть клич среди уважаемых людей — кампания по усыновлению беспризорников дала хорошие результаты, и может кто-то не откажется усыновить или удочерить маленьких цыган, дав им путевку в будущее.

— В случае сопротивления?

— В случае сопротивления придется решать проблему силовым путем и прибегать к индивидуальным методам убеждения. Отказался жить как все — на каторгу, согласился — добро пожаловать в первый вариант. Детей в случае сопротивления придется изымать и направлять в приюты — окружение будет тянуть их в болото, поэтому иного решения данная проблема не имеет. Работа предстоит большая, но, если не приняться за нее сейчас, трудиться придется нашим потомкам. Возможно, в гораздо более неудачных условиях. Табор — это зловонная клоака, которая заражает округу миазмами. Они же опиумом торгуют, гаданиями бесовскими промышляют, да детей воруют, Георгий Александрович.

— Одобряю, — выбрал я последний вариант. — Приступайте.

Как обычно — за два-три поколения проблема будет решена.

Купец первой гильдии вел себя так, как и должен был в этой ситуации — лежа лбом в пол, он плакал, каялся и ссылался на то, что у него детки.

— У всех детки, Севка, — вздохнул я. — И что теперь — понять и простить твои проделки? Детки-то твои вон в каком домище живут, — обвел рукой блестящую позолотой и заставленную резной мебелью столовую трехэтажного особняка, выстроенного в стиле ампир. — Кушают вкусно, спят сладко. А оплачено это все ворованными из казны деньгами. Почему в городе освещения уличного нет? Потому что у тебя, Севка, чувства меры нету. Ну дали тебе подряд на десять фонарей, ты девять поставь, десятый себе в карман сунь да муляж поставь — сломанный мол, в следующем году починим. Ну два фонаря в карман — пёс с ним. Но ты же, собака алчная, вообще ничего не сделал — на бумаге фонари есть, а на улицах — нет.

И это я только полчаса назад в славный город Брянск приехал, случайным образом выбрав папочку из посвященной ему стопочки. День предстоит насыщенный и малоприятный — никакой радости от процесса я не получаю. Купец вороватый не моего уровня проблема — аппарат и сам через себя его благополучно провернет, но я надеюсь подстегнуть инстинкт самосохранения у других вороватых кретинов — царь не гнушается лично разбираться даже в мелочах, а от него, как известно, взяткой и высокими покровителями не откупишься. Кроме того, имеется в Брянске «жертва» и посерьезнее, пусть и тоже не моего ранга.

— Виноват! Как есть виноват, Ваше Императорское Величество! — провыл купец и для подтверждения глубины раскаяния мощно ударился лбом о пол.

— Виноват — искупишь, — пообещал я. — Все посчитано, все вернуть придется, что за долгие годы из казны высосано было нутром твоим ненасытным. Ну и самому поработать придется как следует — на каторге. Рожа у тебя холёная да дородная, значит здоровьем не обделен — лет через двадцать к деткам своим вернешься.

— Не губите, Ваше Императорское Величество! Не корысти ради — из страха перед Гласным нашим бумаги подделывал!