— А чего ты ожидал? — с издевкой спросил старый опер. — Ты, щенок, меня спросил, прежде чем к ворам в петлю лезть? Думал, как бабки будешь возвращать? Думал? Я тебя спрашиваю!

— Да срасталось все нормально…

— Срасталось! Да ты у этого ставропольца документы спросил?

— Спросил, — прошептал Борис. — Паспорт, доверенность…

— При современном развитии печатного дела знаешь что можно нарисовать? — Семен Васильевич не сильно, но звонко хлопнул ладонью по столу. — Ты в ставропольскую администрацию звонил? Банк проверил?

Борис стал белее гипсового бюста Дзержинского, по-вороньи взиравшего со шкафа.

— Ты, может быть, перезвонил в банк и получил подтверждение, что такой счет действительно открыт? — продолжал наседать тесть. — А тебе не показалось странным, что тебе вдруг так подвезло: не паши, не сей?

Борис уронил голову на руки, скорчившись на стуле, будто сломанная механическая кукла.

— А ты не думал, что твой Шала тебя и подставил? Я спрашиваю, не думал?

— Нет, не думал.

— Ну, так вот. В следующий раз… То есть если бы у тебя был следующий раз, я бы посоветовал тебе думать получше, — произнес тесть почти нормальным тоном. — Но следующего раза у тебя, по-моему, уже не будет.

— Семен Васильевич… — Борис привстал со стула и, казалось, раздумывал, встать ли ему в полный рост или рухнуть на колени. — Семен Васильевич, я… мне…

— Поздно, — отрезал тесть.

— Семен Васильевич… — Голос Бориса дрогнул, он готов был заплакать.

— Все, я сказал, — жестко подвел черту тесть.

Борис стоял, опустив голову. Он уже понял, что помощи не дождется, но уйти не мог. Куда ему было теперь идти? Кто ему поможет?

— И еще, — заговорил вновь Семен Васильевич. — Начнут трясти с тебя бабки, на Ляльку, квартиру и дачу не рассчитывай. Можешь отдать им свою контору и тачку.

— Что?! — Борис не верил своим ушам. Мало того, что ему отказывали в помощи, ему запрещали распоряжаться собственным имуществом.

— Я говорю, чтоб на квартиру, дачу и Лялькины цацки ты не рассчитывал, — спокойно повторил Семен Васильевич.

— То есть как?

— Как хочешь.

— Но ведь это куплено на мои деньги…

— На твои, — согласился опер. — Только не забывай, что ты все это время в парнике жил. Ни одна муха на тебя не садилась. А почему? Потому, парень, что я этих мух от тебя отгонял. И делал я это исключительно затем, чтоб ты мою дуру кормил, одевал и драл. И оставить ее на бобах я тебе не позволю.

— Что значит на бобах?! — От возмущения Борис даже забыл, что перед ним, возможно, единственный человек, способный ему помочь. — Я горбатился, а эта…

Натолкнувшись на взгляд тестя, Борис захлопнул рот, успев зубами поймать уже срывавшееся с языка роковое слово.

— Что ты хотел сказать, зятек? — Вопрос прозвучал совсем по-домашнему.

— Ничего.

— То-то. Значит, запомни: ни квартира, ни дом, ни камушки тебе не достанутся. Выпутывайся как знаешь. Ляльке, естественно, ни слова. Выпутаешься — черт с тобой, живи дальше, получишь все обратно. А если тебя, скажем, на ремни порежут, то я один ремешок куплю на память. Ляльке объясню, как было на самом деле: геройски погиб в тылу врага.

— Ну, спасибо! — зло усмехнулся Борис.

— Да не за что. Свои люди, сочтемся.

— Сочтемся. Обязательно сочтемся. — Борис развернулся и пошел к двери.

Семен Васильевич нажал кнопку, укрытую под столешницей, двери тут же распахнулись, и перед Борисом выросли два милиционера.

Обернувшись, Борис испуганно посмотрел на тестя. Тот был доволен произведенным эффектом.

— Ты бы, зятюшка, повежливей со стариком, — сказал он, ухмыляясь. — А то, не ровен час, возьму тебя на перевоспитание. У нас тут быстро перевоспитывают. Слыхал о системе исправительных учреждений? Вижу, что слыхал. Ну, тогда ступай с богом. Пока…

Шура Веткина никогда не думала, что станет милиционером. Напротив, она их на дух не переносила, особенно участкового инспектора, имевшего привычку возникать как из-под земли в самые неподходящие моменты.

Впрочем, и волейболом она в детстве не особенно интересовалась. Ей хотелось стать балериной. Но уже в третьем классе стало очевидно, что через год-другой эту рослую, широкую в кости девочку не поставишь в строй маленьких лебедей, а ее «ножка» будет довольно комично смотреться в арабеске. Шуру отдали в волейбол: и для здоровья полезно, и в институт поступить легче. Она подавала большие надежды, и из детской школы ее с гордостью передали в «Динамо». Под бело-голубыми знаменами отправили в соответствующий вуз, хотя тренеру и родителям пришлось приложить немало усилий, чтобы сломать Шурино предубеждение относительно синего мундира. Потом сборная России, погоны лейтенанта и тяжелая травма сухожилия.

Теперь серебряный призер первенства Союза спустилась с пьедестала на землю, напялив ненавистный китель и став обычным инспектором по делам несовершеннолетних. Поначалу ей хоть немного льстило то, что ее заботам поручен один из центральных участков столицы, но вскоре она поняла, во что вляпалась. Ежедневно, особенно ближе к вечеру, все кому не лень сбагривали ей задержанных на Садовом кольце сопливых воришек, попрошаек, наркоманов, девчонок, промышлявших «взрослым» ремеслом, и прочий малолетний сброд.