Когда без особых препятствий сенатор подъехал к портику Октавии, то вспомнил вдруг причину необычного спокойствия: в этот день большинство горожан собиралось в цирке, желая посмотреть бесплатное зрелище, которое император предлагал римлянам в честь своего друга Ирода Агриппы, царя Иудеи. Пренебречь этим было недопустимо, но дело Коринны настолько занимало Аврелия, что он позабыл о своих светских обязанностях.

И всё же, размышляя о представлении, он успокоился: в толпе его отсутствие заметят не сразу, а кроме того, он избежал одной из этих отвратительных гладиаторских игр, на которых слишком часто приходилось присутствовать. Не то чтобы они не нравились ему, но он находил их нелепыми и не понимал, как его сограждане могут получать удовольствие, глядя на смерть ближнего, пусть даже в виде яркого зрелища.

С другой стороны, он знал, что гладиаторами, как правило, становились осуждённые преступники, которым предлагался выбор между неизбежной смертью и спасением в случае победы над противником.

Поэтому большинство из гладиаторов выбирали своё ремесло совершенно осознанно, и к тому же в случае удачи оно могло быть ещё и очень доходным.

Так или иначе, тайная встреча с загадочной дочерью Руфо привлекала Аврелия гораздо больше, нежели перспектива наблюдать целый день за очередным массовым убийством.

Возле театра Марцелла он оставил паланкин и пешком направился к мосту Фабричо. В условленном месте он оказался несколько раньше и решил позволить себе небольшую прогулку.

Прошёлся по острову Тиберина, почти безлюдному в эту пору. Лишь несколько больных рабов ползали возле храма Эскулапия, напрасно ожидая, что чья-нибудь жалостливая рука спасёт их от ужасного состояния, в каком они находятся.

Обычай оставлять старых рабов возле храма бога медицины вместо того, чтобы позаботиться об их лечении, казался Аврелию варварским и бесчеловечным. Несчастные люди, покрытые струпьями, неспособные даже подняться с земли, почти не надеялись, что кто-то подберёт их и займётся их недугами.

Однако по традиции любой, взявший на себя заботу о брошенном рабе, имел право присвоить его, если тот не умрёт.

Аврелий всегда помогал своим старым и верным слугам и освобождал их от работы, если у них уже не было сил из-за возраста или болезни.

Несчастные, что ползали у ступеней храма, вызывали у него жалость. Он не мог, разумеется, помочь им всем, но порой, движимый благородным порывом, подавал бедолагам милостыню и никогда не сожалел об этом.

Теперь поговаривали, будто Клавдий собирается дать вольную тем из несчастных, кто выживет. Сенатор рассчитывал, что так и случится: надежда получить вызволение из рабства, наверное, могла прибавить кому-то из них сил и желания жить.

Он достал из мешка несколько монет и бросил беднягам, чтобы они хотя бы умерли не с пустым желудком или чтобы утопили свои страдания в вине. Погрузившись в эти размышления, он прошёл в поисках спасения от изнуряющей летней жары в святую рощицу возле храма.

И в этот момент увидел, как приближается Марция вместе со старой кормилицей. Она, должно быть, специально выбрала этот день, когда все домашние были в цирке, чтобы избежать строгого отеческого надзора.

Марция не видела Аврелия, а он незаметно наблюдал, как она отослала кормилицу, и, подождав, пока останется одна, вышел ей навстречу.

— Ave, Марция!

Девушка вздрогнула и как будто испугалась, но когда обернулась, на лице её уже была маска невозмутимого спокойствия.

— Сенатор Аврелий, — заговорила она без всяких преамбул, — я знаю, что ты интересуешься убийством куртизанки Коринны, и думаю, не случайно упомянул о ней во время ужина, на который был приглашён к нам в дом.

— Это и в самом деле так, — согласился он и замолчал, ожидая, что ещё она скажет.

— Не знаю, почему тебе так нужно узнать, кто убил её, но если хочешь, я могу назвать его имя.

Марция пыталась совладать с голосом. Казалось, она нисколько не колебалась и готова на решительный шаг. Возможно, женщина собирается обвинить кого-то из своей семьи?

Сейчас она совершенно не походила на то кроткое и покорное существо, каким Аврелий видел её два дня тому назад. Теперь, в отсутствие отца, её пылающее, взволнованное лицо выглядело почти красивым.

— Думаю, это мой муж убил Коринну, — произнесла она чуть дрогнувшим голосом.

Аврелия словно удар поразил в сердце, но он сумел скрыть это.

— Что заставляет тебя так думать? — холодно и спокойно спросил он.

— Квинтилий хорошо знал её и часто посещал. В последнее время водил к ней и моего брата. А кроме того, в тот день, когда она была убита, он находился у неё.

— Откуда такая уверенность? Ты что, следила за ним?

Марция не ответила.

— Ты когда-нибудь упрекала его за эту связь? — не очень уверенно поинтересовался Аврелий.

Она горько рассмеялась, но смех больше походил на рыдание.

— Упрекать Квинтилия в том, что он ходит к куртизанке? Когда я жила с ним в старом доме его отца, в том самом, который мой дорогой муж проиграл в кости, я была бы рада, если бы он встречался с ней где-то на стороне! Однако каждый вечер, пока хватало моего приданого, мне приходилось терпеть его кутежи под нашей семейной крышей, а самые грязные римские проститутки проводили ночи рядом с моей спальней. И если бы речь шла только об этом! Когда ему недоставало женщин, он устраивал пирушки с женоподобными флейтистами и молодыми мужчинами-любовниками. Иногда мне приходилось присутствовать при этих оргиях, он хотел, чтобы я тоже принимала в них участие. «Иди, посмотри, — звал он меня, — взгляни, дочь Фурия Руфо, как надо жить!»