В ночь убийства, когда он вошёл в дом куртизанки, было уже достаточно темно, и вряд ли девочка хорошо рассмотрела его. Кроме того, откуда она могла знать его имя и должность?

Девочка не появилась и тогда, когда допрашивали старуху, более того, её вообще не смогли найти. Можно было лишь предполагать, что она сказала кому-то о нём.

Возможно, служанка всегда была связной между Коринной и её любовниками, поэтому и решила, что нужно побежать и поскорее сообщить Квинтилию или Гаю, что хозяйка убита.

Аврелий успокоился: трудно было бы обвинить его в убийстве только на основании неопределённых показаний девочки-рабыни. И всё же надо бы разыскать её. Он займётся этим позже, а пока необходимо как можно быстрее разузнать у неистощимой на сведения Помпонии всё, что известно о Страбоне и Лоллии.

Аврелий написал записку, что хочет встретиться с друзьями, и отправил её с посланцем. Затем надел не самую красивую, но примечательную тунику, несколько крупных колец и обувь, украшенную лунулами [52] из слоновой кости, символом сенаторского звания. Потом велел подать паланкин, хорошо понимая, что внешность производит больше впечатления, чем то, что за ней скрывается, и со всей помпезностью отправился с визитом к скромному плотнику в Субуру.

Носильщикам нелегко было пробиться в толпе, заполнявшей узкие улочки квартала, но в конце концов, не без толкотни, они всё же добрались до мастерской Энния.

Пока Кастор беседовал со своим другом брадобреем, с которым надеялся создать совместное предприятие, Аврелий с важностью вышел из паланкина, вынудив расступиться небольшую толпу, собравшуюся поглазеть на необычного посетителя.

Мастерская оказалась крохотной, в ней витал приятный запах свежей древесной стружки. Двое или трое обнажённых по пояс рабочих строгали доски, когда сенатор появился на пороге.

Молодой великан с открытым лицом распахнул ясные голубые глаза, недоверчиво посмотрел на него, отложил инструмент и нерешительно приветствовал нежданного гостя.

— Ave, благородный…

— Аврелий Стаций, римский сенатор.

Патриций взглянул на ребяческое лицо юноши, на его мощную мускулатуру и мозолистые руки.

— Ты Энний, плотник? — требовательно спросил он.

— Да, благородный сенатор, — растерянно и не без волнения ответил великан.

Это неожиданное посещение не предвещало ничего хорошего.

— Где можем поговорить без свидетелей?

— Не знаю… Я живу вместе с другими плотниками. Нас трое в небольшой комнате.

— Тогда следуй за мной, — предложил Аврелий, направляясь в цирюльню, где Кастор излагал будущему компаньону свои планы, которые очень скоро невероятно обогатят их.

— Выйдите! — приказал Аврелий обоим, и они поспешно удалились.

В помещении было тесно, уединиться не получалось.

Патриций задёрнул занавеску, отделявшую цирюльню от улицы, чтобы, если уж любопытные и услышат его, то хотя бы не увидят.

— Садись, Энний.

Юноша робко посмотрел на Аврелия.

— Тебе известно, что твоя любовница убита?

Великан вздрогнул. На его лице, не способном скрывать чувства, появились и страх, и отчаяние.

— Благородный сенатор, я…

— Помолчи. Я пытаюсь понять, как плотник из Субуры может оплачивать самых дорогих куртизанок на Авентинском холме. Как ты платил ей? Воровал?

— Совсем не так, как ты думаешь, благородный Аврелий, — ответил молодой человек. — Мы с этой девушкой давно знакомы… то есть я хочу сказать, ещё до того, как она…

— Стала проституткой, — завершил его мысль Аврелий.

— Ещё с детства, благородный сенатор. Не так, как ты думаешь. Я хотел жениться на ней. Ещё когда мы вместе играли на улице, я мечтал, что однажды она станет моей женой. Но я был очень беден и ничего не мог предложить ей, а она такая красивая, такая нежная!

— Ты не смог жениться на ней, но сумел забраться в её постель, и не раз!

— Она жила здесь, когда была девочкой, — продолжал плотник, словно не слыша его. — Ты бы видел её! Даже в грубой шерстяной тунике она была необыкновенно красива! Всегда оживлённая, весёлая и жизнерадостная, но через минуту могла вдруг встревожиться, рассердиться. Трудный у неё был характер. Я знал, что слишком прост для неё, но я был бы счастлив хотя бы просто находиться рядом с ней, я терпел бы все её капризы. Когда мы были детьми, она часто просила меня поиграть с ней в богатых. Она изображала госпожу, а я — раба. Как я был счастлив в такие Минуты! Я готов был прислуживать ей всю жизнь! — Слёзы затуманили чистый взгляд рабочего. — Она жила неподалёку отсюда, её отец держал прачечную. Когда он умер, она стала вести дело вместе с сестрой, маленькой Клелией. Но эта жизнь оказалась слишком трудной для неё, она не выдерживала. Всё время плакала, жаловалась на вонь, на покрасневшие руки. «Увези меня отсюда, Энний, — просила она, — давай уедем куда-нибудь далеко, разбогатеем, у нас будут красивые туники, чистый дом и рабы, которые станут работать на нас…» — великан всхлипнул. — Но я не мог. Мне хотелось, чтобы она стала моей женой, чтобы у нас были дети, здесь, в Субуре, среди моих друзей, и в той же в бедности, в какой мы жили всегда. Я был бы счастлив тогда. А к старости мы накопили бы денег и купили бы небольшой участок земли в деревне и жили бы вместе… — Молодой человек замолчал, не в силах продолжать.

Аврелий подождал, пока он успокоится. Спустя какое-то время Энний снова заговорил, но тон его голоса изменился: стал не такой жалостный и умоляющий, теперь в его словах слышались отчаяние и угрызения совести.

— Я не смог увезти её отсюда. Думаю, это были только мечты, детские фантазии. Я надеялся, что она повзрослеет и сможет принять ту жизнь, какая нас ожидала, какую прожили наши родители… Но она не смирилась с этим и однажды утром исчезла. Ушла с какой-то старухой сводней, которая вскружила ей голову разговорами о её красоте, о том, что будто бы можно много получить за неё. Сестра прокляла её. Думаю, несмотря на своё доброе сердце, бедная Клелия так и не простила её никогда! Я знаю, что слишком крепко любил её, надеялся, что она найдёт то, что хочет, ради чего покинула нас. Всего этого я не мог дать ей.