Ясно, что брак со старым Страбоном был только способом обрести богатство, так как её состояние оказалось в когтях жадного Калигулы, и, несомненно, прекрасная аристократка предпочитала избегать с законным мужем близости, которой одаряла мужчин совсем другого круга.

Банальная месть обманутой жены тут, следовательно, отпадала.

Но что, если Коринна заняла её место в сердце и в постели не Страбона, а Руфо? Это предположение показалось Аврелию нелепым — какой мужчина предпочтёт бывшую прачку из Субуры очаровательной Лоллии?

А вот у Марции, напротив, имелось куда больше причин избавиться от соперницы. Однако Аврелий сразу же отмёл такой повод, как ревность: у Квинтилия были на совести куда более серьёзные прегрешения перед женой. Нет, если хорошо ей знакомый нож употребила Марция, то она совершила это по совсем другой причине.

Лишённая материнской любви, целиком посвятившая себя заботе о младшем брате, угнетаемая отцом-тираном, унижаемая распутным мужем, Марция легко могла решиться на убийство.

Но зачем? А что, если убийство Коринны было только способом достичь какой-то другой цели? А ведь это самое вероятное! Аврелий словно внезапно очнулся от апатии, в которой пребывал долгое время, вскочил и в волнении принялся широкими шагами ходить взад и вперёд по перистилю.

Неожиданно у него мелькнула сумасшедшая мысль: что, если Марция совершила убийство именно для того, чтобы в нём обвинили кого-то другого? Возможно, Квинтилия? Эта идея уже приходила ему в голову во время встречи. Ведь если мужа осудят, молодая женщина окажется свободной и, скорее всего, даже разбогатеет. Сумеет, хотя и не без труда, избавиться от отцовской опеки и покинуть дом, где с самого детства жила, как в тюрьме.

Тогда сможет снова выйти замуж, почему нет? А вдруг у неё уже есть какой-то мужчина… Если она умела ускользать от строгого надзора отца и мужа, то могла и влюбиться в кого-то. Невероятно, но возможно!

Марция умна и гораздо сильнее духом, чем кажется на первый взгляд: положение забитой дочери и жены вовсе не устраивало её. Только неблагоприятные обстоятельства не позволяли ей в полной мере проявить свою натуру, они же и вынуждали играть роль подчинённой, которая подходила ей не лучше тесной одежды.

Что, если после многих лет ожидания она решила порвать эти невидимые цепи, желая обрести свободу? Но почему в таком случае смолчала, почему сразу не донесла на мужа как на убийцу?

Аврелий вздрогнул. Но ведь она же сделала это! Разве эта странная встреча не была попыткой вызватьу него сомнение в невиновности Квинтилия? Необходимо поговорить с нею ещё раз. И нужно найти Гая.

Бездействие, в каком сенатор спокойно пребывал до сих пор, неожиданно сделалось невыносимым, и он начал строить тысячи планов, как встретиться с братом и сестрой. Завтра…

Но тут его взгляд привлекло какое-то лёгкое движение в саду. Кто-то наблюдал за ним от большого мраморного бассейна. Аврелий замер. Рабы в это время отдыхали в своих комнатах или занимались делами на другой половине дома. Залитый ослепительным полуденным солнцем большой дом казался пустым. Кто же это мог быть?

«Фабеллий, несчастный, я выпорю тебя, но разбужу!» — подумал патриций, решив, что из-за вечно спящего привратника в дом проник посторонний. Лишь бы это не оказался какой-нибудь злоумышленник…

Озабоченно оглядываясь, он вдруг приметил курчавую голову, видневшуюся над бассейном, и с облегчением рассмеялся, увидев остроносую, похожую на мышиную мордочку. Псека! Он с тех пор не разговаривал с ней, не надеясь, что перепуганная девочка сообщит ему какие-нибудь сведения.

Но Аврелий позаботился о том, чтобы её поместили среди пожилых рабынь и баловали сластями. Слуги старательно выполняли предписания врача, который нашёл девочку в состоянии крайнего истощения.

Требовалось хорошенько кормить её, но начинать следовало с овощей и фруктов и давать ей с каждой едой пригоршню нежных пророщенных в темноте зёрен пшеницы и ячменя. По мнению Иппаркия, эта «трава богов», нежные проклюнувшиеся листочки, вернут силы изголодавшейся девочке и укротят её небывалый аппетит.

Псека охотно подчинилась приятному лечению, начала поправляться и всё меньше боялась сторожей, особенно этого строптивого охранника Кастора. Сейчас она с любопытством смотрела на господина, не зная, подойти к нему или стремительно умчаться, словно дикое животное.

Аврелий улыбнулся ей, желая вызвать доверие, но не забывая, что малышка считает его убийцей и внимательно следит за ним. Следовало действовать очень осторожно, чтобы не спугнуть её.

Тут явился запыхавшийся Кастор. Заметив его, девочка мгновенно скрылась из виду, спрятавшись за бассейном.

— Эта обезьянка убежала от меня! Только что была тут и вдруг исчезла, — тяжело дыша, с волнением произнёс он.

— Не хочешь ли ты сказать, что не уследил за ней? — строго спросил Аврелий.

— Бей тревогу, патрон! Скорее! Она не могла уйти далеко!

— Проклятый грек, я же велел тебе ни на минуту не спускать с неё глаз! — прогремел Аврелий, притворяясь, будто вышел из себя.

— Прости меня, патрон, я найду её, даже если придётся пешком обойти весь Рим! — Кастор понимал, что допустил промах.