Гил опускается передо мной на колени в высокой траве, скрывающей нас до талии. Я пытаюсь сдержать сотрясающую меня дрожь, но ничего не выходит. Крики Мэй наполняют мой разум, как вода в котле, которая пузырится и переливается через край, пока не выкипит вся.

А Гил переполнен яростью, что прекрасно слышно по его голосу:

– О чем ты думала? Ты хоть представляешь, что могло случиться, если бы тебя увезли в другое герцогство? Мы могли бы лишиться всего.

Но я едва слышу его, будто нахожусь под водой. Я ошарашена. Напугана. И меня охватывает нестерпимое желание ухватиться хоть за что-нибудь, лишь бы мир перестал вращаться. Руки сами вцепляются в футболку Гила, и я утыкаюсь лицом ему в грудь, не в силах сдержать рыдания.

Мэй мертва. Она действительно мертва.

Гил напрягается, но даже не пытается отстраниться.

– Это происходило не по-настоящему, – через какое-то время еле слышно говорит он.

Мне требуется несколько минут, чтобы осознать услышанное, после чего я смотрю в его темно-карие глаза, и это почему-то успокаивает меня.

– Я слышала голос сестры. Она здесь.

– Нет, это не так, – говорит он, и на его челюсти дергается жилка. – Во всяком случае, пока.

В этот момент мой разум наконец начинает работать, и я осознаю, что прижимаюсь к Гилу. Поэтому тут же выпускаю его рубашку из рук, отступаю на шаг и отвожу взгляд.

– Откуда ты знаешь? Эта тварь… этот монстр… он схватил Мэй. Я чувствовала это.

И кого-то еще. Кого-то, кто испытывал такой же ужас, что и я.

Гил проводит рукой по волосам и откидывает со лба спутанные каштановые пряди. Но через мгновение они возвращаются на свое место.

– Мы называем это существо Кошмарник. В Бесконечности нет животных… ну, в привычном нам виде. Это порождение разума.

– То есть кто-то специально создал это? – в ужасе спрашиваю я.

– Нет, не специально. Некоторые существа, такие как Солнечник, появляются из человеческих воспоминаний. Существа, напоминающие о любимых местах, – объясняет он, стряхивая с одежды траву.

Я вспоминаю лошадь со сверкающими, как звезды, глазами, запряженную в ландо принца Келана, которую увидела в Базарный день.

– Но есть и те, что появляются из кошмаров, – продолжает он. – Кошмарника тянет к страхам. Он питается ими, становясь все больше и больше. – Гил замолкает и переводит взгляд на рану на моем предплечье.

– Так, значит…

Меня пронзает ужас услышанного. Потому что я все еще ощущаю холодное прикосновение призрачного тела Фило. И как неслась от него по джунглям.

– Я создала этого Кошмарника?

– Создать такое существо непросто. Для этого требуется неестественное количество страха. – Он медленно поднимает голову и встречается со мной взглядом. – Что с тобой произошло?

Я обхватываю себя руками, стараясь сдержать дрожь, и рассказываю Гилу о бесформенном Фило и его воспоминаниях о герцогстве Смерти. Рассказываю ему все.

Обычно на его лице такое выражение, словно он едва сдерживает гнев. Но что испытывает Гил сейчас, понять трудно.

– Мы говорили тебе, что Победа не самое ужасное место, в котором может оказаться человек, – спустя несколько минут наконец говорит он.

– Я это понимаю. Но то, что они сотворили с этим человеком… То, что они заставляют делать людей с другими людьми… – У меня перехватывает дыхание, и я зарываюсь пальцами в землю.

Наверное, мне не следует удивляться тому, что делают Колонисты, но не получается.

Мне хотелось верить, что они не все одинаковые. Что не все они хотят одного. Что не все они плохие.

– Я всегда боялась того, на что они способны. Но, возможно, мои опасения были недостаточно сильны.

– А теперь? – спрашивает Гил, слегка склонив голову.

Я поднимаю глаза к небу, пытаясь осмыслить все, что увидела. Все, что знаю теперь.

Офелия спросила, смогла бы я жить рядом со своим убийцей. Я ответила, что не знаю наверняка, но хотела бы попробовать.

Справедливо ли давать кому-то шанс на искупление, а другому отказывать? Где проходят эти границы и почему мы выбираем тех, кому позволено их пересекать, а кому нет?