Осип Мандельштам. Сочинения
вернуться

Мандельштам Осип Эмильевич
Шрифт:

Октябрь 1915

***

Вот дароносица, как солнце золотое, Повисла в воздухе - великолепный миг. Здесь должен прозвучать лишь греческий язык: Взят в руки целый мир, как яблоко простое. Богослужения торжественный зенит, Свет в круглой храмине под куполом в июле, Чтоб полной грудью мы вне времени вздохнули О луговине той, где время не бежит. И Евхаристия, как вечный полдень, длится - Все причащаются, играют и поют, И на виду у всех божественный сосуд Неисчерпаемым веселием струится.

1915

***

– Я потеряла нежную камею, Не знаю где, на берегу Невы. Я римлянку прелестную жалею,- Чуть не в слезах мне говорили вы. Но для чего, прекрасная грузинка, Тревожить прах божественных гробниц? Еще одна пушистая снежинка Растаяла на веере ресниц. И кроткую вы наклонили шею. Камеи нет - нет римлянки, увы. Я Тинотину смуглую жалею - Девичий Рим на берегу Невы.

Осень 1916

Мадригал

Кн. Андрониковой

Дочь Андроника Комнена, Византийской славы дочь! Помоги мне в эту ночь Солнце выручить из плена, Помоги мне пышность тлена Стройной песнью превозмочь, Дочь Андроника Комнена, Византийской славы дочь!

1916

***

О, этот воздух, смутой пьяный, На черной площади Кремля. Качают шаткий "мир" смутьяны, Тревожно пахнут тополя. Соборов восковые лики, Колоколов дремучий лес, Как бы разбойник безъязыкий В стропилах каменных исчез. А в запечатанных соборах, Где и прохладно и темно, Как в нежных глиняных амфорах, Играет русское вино. Успенский, дивно округленный, Весь удивленье райских дуг, И Благовещенский, зеленый, И, мнится, заворкует вдруг. Архангельский и Воскресенья Просвечивают, как ладонь,- Повсюду скрытое горенье, В кувшинах спрятанный огонь...

Апрель 1916

***

Когда октябрьский нам готовил временщик Ярмо насилия и злобы И ощетинился убийца-броневик, И пулеметчик низколобый,- – Керенского распять!
– потребовал солдат, И злая чернь рукоплескала: Нам сердце на штыки позволил взять Пилат, И сердце биться перестало! И укоризненно мелькает эта тень, Где зданий красная подкова; Как будто слышу я в октябрьский тусклый день: – Вязать его, щенка Петрова! Среди гражданских бурь и яростных личин, Тончайшим гневом пламенея, Ты шел бестрепетно, свободный гражданин, Куда вела тебя Психея. И если для других восторженный народ Венки свивает золотые,- Благословить тебя в далекий ад сойдет Стопами легкими Россия.

Ноябрь 1917

***

Кто знает, может быть, не хватит мне свечи И среди бела дня останусь я в ночи, И, зернами дыша рассыпанного мака, На голову мою надену митру мрака,- Как поздний патриарх в разрушенной Москве, Неосвященный мир неся на голове, Чреватый слепотой и муками раздора, Как Тихон - ставленник последнего собора!

Ноябрь 1917

***

Все чуждо нам в столице непотребной: Ее сухая черствая земля, И буйный торг на Сухаревке хлебной, И страшный вид разбойного Кремля. Она, дремучая, всем миром правит. Мильонами скрипучих арб она Качнулась в путь - и полвселенной давит Ее базаров бабья ширина. Ее церквей благоуханных соты - Как дикий мед, заброшенный в леса, И птичьих стай густые перелеты Угрюмые волнуют небеса. Она в торговле хитрая лисица, А перед князем - жалкая раба. Удельной речки мутная водица Течет, как встарь, в сухие желоба.

<Май - июнь> 1918

Телефон

На этом диком страшном свете Ты, друг полночных похорон, В высоком строгом кабинете Самоубийцы - телефон! Асфальта черные озера Изрыты яростью копыт, И скоро будет солнце - скоро Безумный петел прокричит. А там дубовая Валгалла И старый пиршественный сон: Судьба велела, ночь решала, Когда проснулся телефон. Весь воздух выпили тяжелые портьеры, На театральной площади темно. Звонок - и закружились сферы: Самоубийство решено. Куда бежать от жизни гулкой, От этой каменной уйти? Молчи, проклятая шкатулка! На дне морском цветет: прости! И только голос, голос-птица Летит на пиршественный сон. Ты - избавленье и зарница Самоубийства - телефон!