Но когда команда Петрова вместе со следователем пошли к выходу, майор ОМОНа не выдержал:

— Вы там поосторожнее с ребятами.

— В смысле? — спросил следователь.

— В смысле, что они люди. За каждого глотку порву.

— Что-то непонятное говоришь, майор — Петров тоже остановился. — Кому порвешь? За что?

— Найдем кому. А ты бумажки пишешь, так поскорее пиши, пока цел.

— Так-так-так. Уже интересно. Значит ты, майор, считаешь, что твои ребята — это ведь твои ребята? — погибли не своей смертью?

— Конечно. Их убили. А вы, шкуры, пытаетесь списать всё на водку.

— Может, пойдешь с нами, майор? Покажешь, расскажешь, сам уважение к мёртвым проявишь и нам пример подашь.

— Перебьётесь.

— Я настаиваю. Нет, если страшно, тогда конечно… Автомат прихвати, что ли.

— Да я… Что мне автомат… Нужно будет, и автомат… —

майор ОМОНа встал с третьего раза. Может, и правда набрался, может, прикидывается.

Капитан и лейтенант поднялись было с ним, поднялись споро, без заминки, но майор махнул рукой:

— Оставайтесь здесь.

В сумерках они подошли к бульдозеру. Сидоров достал фонарь, мощный, что прожектор.

Тело омоновца в кабине бульдозера Петров осмотрел внимательно. Но поверхностно. А как иначе? Потом всей группой обошли остальных. В тишине. С полным уважением к смерти.

И вернулись в балок.

— Ваше мнение? — спросил следователь.

— Какое уж тут мнение… Вам думать. Но на бунт никак не похоже.

— Бунт?

— Сиречь массовое вооружённое выступление, направленное на свержение существующего строя.

— С этим порядок. Никаких признаков массовости, никаких признаков вооружённости, — согласился следователь.

— Тогда мы спокойны, — сказал Петров.

— Спокойны? А то, что погибло четверо отличных парней, тебе плевать? — в тепле к майору ОМОНа вернулась злость.

— Майор, ищешь виновных? Может, я виноват, а? Ты скажи, не стесняйся. А если стесняешься, вспомни: это твои парни погибли, майор, твои и ничьи более. Почему погибли, разберутся. Если мешать не будешь.

— Сами не мешайте, а уж мы разберёмся, — но позволил капитану и лейтенанту себя усадить.

— Ладно. Мы, пожалуй, отправимся отсюда, пока целы. Если будет что новое по нашей части — сообщайте сразу.

— По вашей? — спросил следователь.

— По части отдела Эс. Можете через министерство связаться, а можете и напрямую.

— Напрямую — это куда?

Петров достал три визитки С. Одну дал следователю, две положил на стол.

Потом попрощался за руку со следователем, остальным кивнул.

Они вновь вышли под небо. Глубокое небо, звездное, а над горизонтом огромная луна.

И рядом техника с замёрзшими омоновцами.

Подъехала санитарная машина.

— Где тут трупы?

— Это не к нам, мы тут просто погулять… Вон, в балке начальство, — направил санитаров Иванов.

Они забрались в машину. Мороз нешуточный, но выстудиться автомобиль не успел.

Иванов запустил двигатель, включил печь.

Они отъехали на полкилометра, остановились. Было видно, как из балка вышли люди и пошли к строительной технике.

— Итак, какие соображения? — почти повторил вопрос следователя Петров.

Начал Сидоров:

— Следователь ничего не скрывает. Озадачен, немного напуган, но ничего личного, в смысле — относимого непосредственно к нему. Просто страшно. Хочет поскорее оказаться подальше. Те, кто с ним — тени, собственные эмоции вторичны. Омоновский майор зол, напуган и опасен. Готов к действию. Ждёт что-то или кого-то. Капитан и лейтенант боятся ответственности, но майора боятся больше. Все трое под воздействием психостимуляторов. Грязный первитин или что-нибудь вроде этого. От мёртвых никаких сигналов не уловил.

Помолчали, раздумывая.

Иванов кашлянул.

— Да?

— На глазок — постановочная сцена. Убили и рассадили, как кукол. Для устрашения. Меня напугало, — сказал Иванов.

— Убили?

— Или убил. Но это трудно. Я бы точно не смог одновременно четверых, и чтобы — как новенькие, без следов.

— А если по очереди?

— Ну, по очереди…

— Следовательно, нам ясно, что ничего пока неясно, — подвел итог Петров. — Едем в Огарёвск. Спать и ждать.

По пути он проверил почту. Пространство окрест Дубравки не было интернетизировано («Коммунизм плюс интернетизация всей страны»), но автомобиль умел многое.