Я спал до полудня. Просыпался на минуту, другую, хватал кусок сала, колбасы или сыра, проглатывал и засыпал снова. Метаморфоз штука затратная, и золотое правило «выигрываешь в одном — проигрываешь в другом» обойти невозможно ни в механике, ни в биологии. Легенды о вампирах и вурдалаках, проводящих недвижно дни в гробах, не на ровном месте возникли.

Мёртвый сон я позволить себе не мог: вдруг кто придёт по мою душу? Замка, в смысле — крепости, у меня нет, преданного слуги тоже нет, собрата-вурдалака, стоящего на часах, покамест стая переваривает ночную трапезу, опять нет. Вот и сплю вполглаза, вполуха, вполноса. С другой стороны, я же не всю ночь бегал по лесам, даже не половину, и к полудню проснулся восстановившимся если не полностью, то на большую часть. Умылся, побрился, переоделся и причесался. Погляделся в зеркало. Ботан, и больше ничего.

Вышел во двор. На улицу. Никого.

Не то, чтобы я ждал облавы. Не сразу, нет. Здесь всё-таки центр России, почти Подмосковье, хоть и весьма дальнее. Начальства много, начальство близко. Никто ответственность на себя брать не станет — из большого начальства. А с налета, с поворота… ОМОН — это вам не спецназ. Далеко не спецназ. Тут своей шкурой рисковать не желают. Выгоды нет своей шкурой рисковать. Не затем в ОМОН идут — своей шкурой рисковать.

Но виноватых искать будут. Как только определят причину смерти, так и начнут искать. И даже раньше: смерть полицейского есть смерть полицейского, а уж четыре смерти для центра России пока штука непривычная.

Я шёл по Дубравке. Притихла Дубравка. То ли вчерашнее переживает, то ли завтрашнего боится.

Шёл я не просто так, а к Макару Степановичу, неформальному старосте нашего посёлка. Узнать, что делать. И как. Вполне естественное желание для ботана. На улице повстречал троих односельчан, обменялись ничего не значащими приветствиями, и только. Победного духа не было, откуда же ему взяться. Но не было и разрушителей, что порождало надежду. Надежду призрачную, ни на чем не основанную, и потому говорить о ней не хотелось из опасения сглазить. Тем более не хотелось говорить со мной. Какая от меня польза?

У дома Макара Степановича никого не было. Я поднялся на крыльцо, постучался. Дверь приоткрылась.

— А, Володя. Заходи быстрее, не студи.

Я зашёл.

— Зенины уехали, — сказал Макар Степанович. — Подхватились и уехали.

— Не слышал.

— Они тихонько, а ты всё ж не рядом живешь. Поутру собрались, едва солнце взошло. «Шестерка» на ходу, сели и укатили. Вернутся, нет, никто не знает. И будет ли куда возвращаться.

— Поутру я спал. После вчерашнего замёрз, принял для согрева стопку на ночь, потом ещё…

— Ты, оказывается, пьёшь? Ну, вчера я и сам с мороза, под пургу… И не только я.

— Понятно, — поддакнул я.

— Я не о наших. Полицаи до смерти упились. То есть буквально до смерти. Выпили, пошли на бульдозерах кататься. Там и замёрзли. Их утром нашли. Потому и не ломают ничего сегодня: тела-то в кабинах. Пока то, другое…

— Понятно, — протянул я.

— И эти, строители-ломатели… Им не хочется в кабины садиться, где мертвецы, премии требуют. Так им пообещали освятить технику. Тоже время нужно. Я почему знаю — приходили ко мне.

— Омоновцы?

— Нет, наши, районные. С ними поговорить хоть можно, правда, о чём говорить? Никто ничего не видел и не слышал. Где они с бульдозерами, а где мы. Разве что услышишь?

— Я тоже ничего не видел и не слышал.

— О тебе и вопроса нет. Хорошо, Иван в кутузке.

— Хорошо?

— Ну да. На него подумали б на первого.

— А что думать, если замёрзли?

— Мало ли. Всегда хорошо иметь под рукой виноватого. Отчитаться: подозреваемый схвачен. Или ещё зачем. А так Иван у них, и взятки с Ивана гладки. Ну, ладно, иди, дел сегодня никаких. Кстати, с обеда закрыли Дубравку.

— Как закрыли?

— Следом за Зениными и Коваль собрался. Решил в город к сыну податься. Сначала в гости, а там как получится. Его и завернули: никуда из Дубравки уезжать до распоряжения не велено.

— Получается, мы под домашним арестом?

— Получается. Ладно, ты иди, Володя, иди. И помни…

— Ничего не видел, ничего не слышал.

— Точно. Легко и сладостно говорить правду в лицо полицаям, — он посмотрел на меня, ожидая отклика. Не дождавшись, вздохнул, махнул рукой.

Наверное, он что-то процитировал. То, что по его мнению должен знать каждый порядочный человек. Пароль. Но я не понял. Не в ту школу в детстве ходил.

Да ещё синдром Д. Этот синдром как раз из школы. Д — значит деменция. Слабоумие. Ещё одна плата за метаморфоз. Интеллект снижается на тридцать — сорок пунктов Ай-Кью. Правда, восстанавливается за двое, трое суток. Доказано опытным путем. Потому перед метаморфозом следует тщательно продумать свои действия, а затем неуклонно следовать им. Звучит как статья полевого устава.