— Это понятно. У погибших есть непосредственное начальство, командир ОМОНа, с него и спрос, — ответил генерал. Правильно ответил, не дурак. Петрову вообще дураки среди генералов не попадались. Даже среди полковников дураки не попадались. То есть бывали люди ограниченные, можно сказать, туповатые в вопросах современного искусства или космогонических теорий, но как нужно служить, чтобы звёзды не с погон сыпались, а на погоны, и полковники, и генералы знали отменно.

— Тогда нам нужен командир ОМОНа, — заключил Петров.

— Командир ОМОНа сейчас в Дубравке. Разбирается. Хотя дело, думается, простое. Не по вашей части. Выпили, ещё выпили, опять выпили, да и замёрзли. Водка палёная, или просто много её было, водки, это детали. Наружных повреждений у парней нет, а, главное, оружие-то при них осталось. Так что не тянет на серьёзное дело. Максимум районного масштаба чепе.

— Нам же лучше. А в Дубравку съездить придется.

— Езжайте, езжайте. Если что будет нужно — звоните, — но своего телефона генерал не дал. Серьезные люди сами знают, а несерьёзным ни к чему.

— Да, — уже в дверях остановился Петров. — А тела полицейских, где они?

— Этим распоряжается командир ОМОНа. Думаю, тела ещё на месте.

— То есть в Дубравке?

— Если не увезли. Следствие ведёт областная прокуратура, как решит, так и будет.

— Умён, умён, — подтвердил и Иванов, покуда они шли к машине. Как там дело ни обернется, генерал — сторона. Повезло генералу.

Короткий зимний день был на исходе, когда они подъехали на окраину Дубравки.

— Село закрыто, — объявил неприветливый полицейский без знаков отличия.

— Отлично, — одобрил Петров. — А по периметру?

— Что — по периметру?

— Оцепили село? Или перекрыли дорогу, и думаете — всё, не уйдет злодей? Где начальство?

— В балке, — показал рукой полицейский, решив, что Петров право имеет.

До балка доехали в минуту. Тут и солнце зашло.

Мороз в деревне расположился всерьёз: о том говорили и дымы, поднимающиеся прямо в небо, и особая сухость воздуха, а пуще — ореол вокруг яркой звездочки. Планеты Венера, если для протокола. И луна, поднимающаяся из-за пустого, снежного поля, обещала: ночь будет суровой, горе тому, у кого нет тёплого приюта.

В балке было накурено и надышено. Ничего удивительного, столько народу.

— Вам кого?

— Нам всех. Начиная со старшего. Кто здесь главный?

— С процессуальной точки зрения — я. Старший следователь областной прокуратуры Михаил Звеницкий.

— Майор Петров, отдел Эс Особого корпуса.

— Да? Я даже и не слышал о таком.

Очко в пользу прокуратуры. Признаваться в том, что чего-то не знаешь, не каждому дано.

— Что о нас слышать, нас и видеть-то лишний раз не рекомендуется.

— Так что вам нужно и каковы ваши полномочия?

— Мы должны составить объективку для Самого. Короткую, только главное. Из которой будет ясно, следует ли присылать Большую Комиссию, или дело рутинное, на месте разберутся. Четверо полицейских погибло, это, понимаете…

— Понимаю, — перебил Петрова следователь. — Но покамест ничего сказать не могу. Может быть, вы подскажете?

— Что — подскажем?

— Хоть что-нибудь. Я даже причину смерти не знаю.

— А эксперт? С вами был эксперт?

— Почему — был? Есть. Вон, водку пьет. С собой привез, не боится.

— И он не знает причины смерти?

— Не знает. Откуда ж ему знать? Известно, что четверо полицейских пошли вечерком в Дубравку. Самогон поискать, ещё что…

— «Матка, кура, матка, шнапсу!»

— Именно. Пятый остался здесь, в балке. Говорит, что не дождался, заснул. Утром нашли четверых. Снаружи. Ночью был мороз, утром был мороз, днём был мороз, и сейчас мороз. Так что горячих следов у нас нет.

— То есть тела все ещё здесь?

— Я и сам прибыл на место четыре часа назад. Так что да, тела здесь. Будем перевозить их в область.

— Не в Огарёвск?

— Какая в Огарёвске экспертиза?

— Нам бы осмотреть…

— Да пожалуйста. Идёмте вместе, вдруг новый взгляд подскажет.

Весь этот диалог проходил при полном молчании остальных присутствующих. Трех омоновцев — майора, капитана и лейтенанта, и двух из прокуратуры: эксперта и кого-то ещё, сразу и не понять.

Ну, правильно. Так и должно быть. Если нечего сказать — не говори. Если не хочешь сказать — не говори. Если нельзя сказать — не говори.