«Какая ирония, — подумал он мрачно. — Имею покровительство на самом верху, а выгляжу как зэк после десятилетки».

Встал, подошел к окну. На улице люди шли на работу — обычные советские граждане в ватниках и пальто. Все они выглядели упитаннее, здоровее его. А ведь у них не было таких возможностей, таких заказов, таких денег.

Деньги… Да, они у него были. Берия платил хорошо, работа в артели тоже приносила доход. Но что толку от денег, если нет времени и желания тратить их на себя? Если каждый день — это выживание, творчество на пределе сил, постоянный стресс?

Вернулся к столу, допил остывший чай. В отражении блюдца снова увидел свое лицо — искаженное, но узнаваемое. Нужно что-то менять, иначе организм просто не выдержит такого ритма.

«Сегодня после работы куплю нормальной еды, — пообещал он себе. — И буду есть. Регулярно. Независимо от настроения и обстоятельств».

Но даже думая об этом, он понимал — вряд ли получится. Слишком много забот, слишком много работы. А главное — слишком мало желания заботиться о себе в мире, где каждый день может стать последним.

Посмотрел на часы — пора собираться в артель. Надел рубашку, которая теперь болталась на исхудавшем теле, взял сумку с кистями.

В дверях обернулся, снова глянул в зеркало. Незнакомец в отражении печально кивнул ему в ответ.

В артель Гоги пришел точно к восьми, как договаривались. В цеху уже кипела работа — товарищи начинали пораньше, пока свет был лучше.

— Доброе утро, Георгий Валерьевич! — поприветствовал его Степан Федорович. — Как дела? Что-то вы бледноваты сегодня.

— Все в порядке, — ответил Гоги, надевая рабочий халат. — Просто рано встал.

Но Анна Петровна, обладавшая женской наблюдательностью, заметила больше:

— Болеете?

— Нет-нет, все нормально, — поспешил успокоить он. — Просто много работы в последнее время.

Подошел к своему холсту с белогвардейским штабом. Вчерашний подмалевок подсох, можно было приступать к детальной проработке. Взял палитру, выдавил краски, развел их скипидаром.

— Сегодня займемся деталями, — сказал Василий Кузьмич, становясь рядом. — Мебель, портреты на стенах, карты. Все, что создает атмосферу.

Гоги кивнул и принялся за работу. Начал с письменного стола — массивного, красного дерева, с резными ножками. Кисть скользила по холсту уверенно, несмотря на усталость.

— Хорошо идет, — одобрил Петр Васильевич, проходя мимо. — Видно, что руку набили на мелочах.

Действительно, опыт книжных иллюстраций помогал. Привычка к детальной проработке, внимание к мелочам — все это пригождалось в театральной живописи.

Но уже через час Гоги почувствовал слабость. В глазах потемнело, пришлось опереться о мольберт.

— Эй, товарищ, что с вами? — забеспокоился Михаил Игоревич.

— Ничего, просто голова немного кружится.

— А завтракали сегодня? — строго спросила Анна Петровна.

Гоги промолчал — ответ был очевиден.

— Вот что, — решительно сказала женщина. — Идите в комнату отдыха, а я принесу чаю с сахаром. И хлеба захватите.

— Не стоит беспокоиться…

— Еще как стоит! — не дала ему договорить Анна Петровна. — У нас товарищ на ногах еле держится, а работать должен. Как же так?

Степан Федорович подошел ближе:

— Анна Петровна права. Идите отдохните немного. Работа не убежит.

Пришлось подчиниться. Гоги прошел в комнату отдыха, сел на скамейку. Анна Петровна принесла стакан крепкого сладкого чая и несколько ломтей черного хлеба с маргарином.

— Ешьте, — приказала она материнским тоном. — И не спорьте.

Первый глоток обжег горло, но тепло разлилось по телу. Хлеб показался невероятно вкусным — организм жадно хватался за калории.

— Спасибо, — сказал Гоги искренне. — Не ожидал такой заботы.

— Мы же коллеги, — просто ответила Анна Петровна. — Друг за друга должны отвечать.

Через полчаса он почувствовал себя лучше. Вернулся к холсту, продолжил работу. Но товарищи теперь поглядывали на него с беспокойством.

— Георгий Валерьевич, — подошел в обед Василий Кузьмич, — а может, вам к врачу сходить? Не дело так худеть.

— Обойдусь, — отмахнулся Гоги. — Просто переработал немного.

— Переработал… — покачал головой художник. — Я вас понимаю. Сам когда-то так же жил — только работа в голове. Но организм не железный.