Небольшое, овальное, в резной раме с ручкой, оно выглядело вполне обычно. Что ж, надеюсь, с ним я разберусь быстрее, чем с сундуком.

Попробуем испытанным методом…

Я направила силу в ладонь и сжала ручку зеркала, вглядываясь в него и желая увидеть вместо своего отражения — другое. Сила впиталась.

Зеркальная поверхность дрогнула — и разгладилась.

Я в отражении хлопнула глазами.

А если так?

Прикрыла глаза, сосредоточилась, снова понукая силу

В этот раз я не стала отзывать ее, и теперь сквозь закрытые веки видела, как сжимаю ручку зеркала зеленой ладонью. Как эта зелень постепенно расплывается по артефакту, окутывая его, оплетая, сливаясь с прозрачной, нежной серебристостью его собственной ауры…

Это было завораживающе и красиво.

Так красиво, что я затаила дыхание.

И вздрогнула, когда красивый, глубокий женский голос вторгся в это любование холодным:

— Ну? Чего тебе?

— Здравствуй, Властимира, — я вздохнула и открыла глаза. — В первую очередь — позволь извиниться. Я из другого мира и у нас между равными соседями вполне в порядке приличий прийти по делу вот так, запросто — если дело выгодно обоим. Здешних же порядков я не знаю, и, не собираясь здесь задерживаться, не потрудилась выяснить, как принято знакомиться у вас — и, без сомнения, в этом виновата. Но уж точно я не хотела тебя задеть или же нанести обиду. Прости.

Я учтиво склонила голову — подсмотренным в сказках и в кино движением.

Лицо красавицы не изменилось, но взгляд, кажется, самую малость все же потеплел.

Пусть и с заминкой, но она все же склонила голову в ответном жесте:

— Пустое. Что уж теперь. Если ты только за этим меня звала…

— Нет, Властимира. Не хотелось бы — да нет, не только. Не припомнишь ли, тот раз, когда я у тебя в гостях была, ты рассказывала, что к восходу от урочищ, в людских землях, моровое поветрие гуляет? И никто, дескать, с ним совладать не может?

— Было такое, говорила, — признала Прекрасная, и отражение ее в зеркале подобралось, а взгляд сделался цепким. — Так всё и есть.

Я невесело кивнула:

— А не знаешь ли случайно, какие у этого поветрия признаки? Как проявляется болезнь?

— Илья!

После разговора с Прекрасной я спустилась вниз.

Богатырь, изучавший набор инструментов, который я раньше не видела, поднял голову на мой голос.

— Илья, ты по деревне бегал, где болезнью пахнет искал. Что нашел?

— Еще из двух изб таким же духом тянет, Премудрая, — отозвался он, и голос его прозвучал неожиданно уважительно.

Как будто сложить два и два и предположить наличие еще заболевших — бог весть какая заслуга.

Я постаралась не подать вида, что меня это смутило.

— Поднимись ко мне наверх, будь добр. Буду у матушки твоей совета и помощи просить — так хорошо бы ты рядом был, мало ли, какие у нее вопросы будут, сразу и расскажешь.

“Да и спокойнее мне с ней будет говорить с твоей моральной поддержкой”, — но этого мы вслух говорить не будем.

— Рассказать — это хорошо, рассказать — это я завсегда, — обстоятельно согласилась “моральная поддержка”, не спеша, впрочем, вставать.

Я насторожилась: что-то мне это всё в совокупности не нравится…

— А кем это в избе незнакомым пахнет? Никак, в гости приходил кто?

Ой.

— Да… была тут одна, рыжая. Василисой зовут.

Илья вздохнул, отставляя инструменты в сторону.

— Я ведь просил, не впускать никого во двор, покуда не обернусь?

— Просил, — покорно созналась я.

— Ты ведь обещала, что не станешь?

— Обещала.

Не впускать и не выпускать — граница на замке.

— Так что ж ты, Премудрая, слово ведьмовское не держишь?

Я растерялась: с этой стороны я на вопрос не смотрела.

Ожидала, самое большее — втыка за несоблюдение техники безопасности, да и то, легонького: богатырь без шуток относился к моему над ним превосходству, субординацию блюл тщательно и устраивать хозяйке суровый выговор не позволил бы себе нипочем.

— Беда ведь не в том, что тебе вред причинить могли, а меня бы рядом, чтобы уберечь, не оказалось.

“…и неизвестно, чем бы это аукнулось моему стражу”, — медленно дошло до меня то, о чем я забыла.

— Беда в том, что ведовское слово — дорого. И коли ты его нарушаешь, так тебя на том подловить можно, Премудрая.

Теперь он глядел на меня прямо, серьезно — и у меня сердце оборвалось.

Мало ли чего он потребует сейчас в уплату за нарушенное обещание? И ведь я уже чувствовала, что придется требование исполнить, и комок, поселившийся под сердцем, растопырился и восколючел, подтверждая возникший магический долг.