Шрифт:
— Я т-тоже?
— Конечно, ты тоже. Все промокло ведь. Нужно было снять одежду и хорошенько растереть тело.
Пусть эти действия были проделаны во спасение, но моего стыда такое не умоляет. Ладно, тут хотя бы темно что глаз выколи.
Это не пляж, где под прямым солнцем обдуваемая горячим ветром намоченная морской водой ткань сохла на нас практически мгновенно. Мое платье, нижняя сорочка и панталоны, больше похожие на тонкие, шелковые шорты…я по вам скучаю. Очень.
— А…Ага. Понятно.
Если я не умерла ранее, то сейчас легко откинусь от неловкости.
Стоит обнаружить, что мы оба находимся в столь уязвимом и смущающем положении, да и с учетом того, что в этой пещере хоть глаз выколи, все мои чувства и ощущения усиливаются в разы. В ягодицу давит камешек. Я ерзаю, пытаясь от него избавится.
— Можешь, пожалуйста… не елозить.
Замираю мгновенно, стоит раздаться хриплой просьбе. Черт, черт, черт…Что за ситуация?
— Это…камешек… — пытаясь я неловко оправдаться.
Есть и плюсы от смущения, мне уже не холодно.
Сглатываю и продолжаю обнимать себя руками, прикрывая грудь и боясь лишний раз пошевелиться. Стоит возникнуть мысли, что герцог меня раздевал, как снова возвращается замешательство. Хочу домой, в поместье, и в то же время, часть меня желает остаться навсегда в этой темной пещере и умереть от неловкости, лишь бы избежать в будущем снова смотреть мужу в глаза.
— Когда одежда немного просохнет, поищем выход. В этих скалах множество туннелей и ходов, образованных неестественным путем. Когда-то давно здесь были шахты по добыче алмазов, — объясняет спокойно его сиятельство.
— Глен. Сколько мы уже здесь?
— Пару часов. Сейчас глубокая ночь. Если устала, поспи. Можешь опереться на меня.
Как будто я могу! Да и вряд ли усну в такой-то обстановке, когда опасность может быть где угодно. И ведь мой сон означает, что герцог глаз не сомкнет, не можем же мы оба, находясь в полной неизвестности, предаваться сладким снам?
О покушении на нас сейчас, когда мало что известно, говорить не хочется.
— Глен, а… — начинаю я, на ходу придумывая, что бы такого спросить и отвлечься от неловкости и нашего незавидного положения. — А давно ты…не ешь лук?
Явно не мой день сегодня. Прошу, просто проигнорируй.
Позади раздается тихий смешок.
— Давно. Он мне с детства не нравится.
В голосе герцога слышу улыбку.
— О…вот как.
— А ты, Ева, всегда была такой беспечной? Поднимать юбку перед мужчиной столь высоко…
Отчитать меня хочет?
— Некоторые правила нужны чтобы их нарушать. И потом, мы оба сейчас не в том положении, чтобы о приличиях рассуждать…я просто всегда мечтала о море…
— На Севере всегда холодно? Как люди обычно развлекаются в такую стужу?
— Катаются на санках, на лыжах и на коньках. Лепят крепости и играют в снежки, отогревают пальцы стаканами с глинтвейном или горячим шоколадом и снова приступают за дело. А зимними вечерами сидят у каминов, с книгой и теплым пледом на коленях, — говорю с оттенком ностальгии в голосе, вспоминая свою прошлую жизнь, и не ориентируюсь на память этого тела.
Зима в городе казалось серой и бесконечной, но ведь все дело в отношении. Мы сами создаем себе настроение. Вместо того, чтобы унывать, глядя на пасмурное небо и горы снега, я могла бы наслаждаться перечисленными выше занятиями. Но я только работала и оставалась в гордом одиночестве, даже не стремясь положиться на кого-нибудь хотя бы немножко…
— Должно быть, это весело.
— Да, наверное… — пожимаю плечами, пусть Глен и не видит.
Какое-то время мы сидим в тишине.
Я ежусь от дуновения холодного воздуха. Это обнадеживает. Если в пещере гуляет ветер, значит, он откуда-то берется. Тогда и выход наружу найдется.
— Замерзла?
Чужие руки накрывают плечи и притягиваю меня к себе. Голая кожа соприкасается с голой кожей. По телу разбегаются мурашки иного толка, вызваны они далеко не холодным воздухом.
Сдавайся, Ева. Тебе не победить.
Робко кладу голову на грудь супруга и делаю глубокий вдох. Сладковато-древесный запах мускуса с древесными нотками. Он даже пахнет вкусно! Будто внешности и выдающихся мышц не хватало! Конечно, мы с настоящей хозяйкой тела себя тоже не на мусорке нашли, и все же…
«Были бы вы тут в прошлом году, когда на ежегодном охотничьем турнире одна нерадивая служанка упала в реку! Тогда именно его сиятельство поспешил спасти несчастную, и когда он вышел из воды, в мокрой облепившей его торс рубахе, в тесных брюках — словно явившийся людям морской бог — с продрогшей девицей на руках… каждая, кто застала это зрелище, не прочь бы была рискнуть жизнью и кинуться в воду, если бы такой мужчина оказался ее спасителем…» — неожиданно приходят на ум слова леди Амалии, с которой мы познакомились на чаепитии мадам Уолберг.