— Я выброшусь из окна.

— Умно. Но там нет окон.

Испуганный мальчик попятился.

— Я не буду есть и умру с голода!

— Уверен, что выдержишь муки голода? Поэкспериментируем?

— Ты их убил! — задыхаясь прошептал паж. — Их всех! Я не хочу…

Он что, всё ещё о кроликах?

— Все живые смертны, — Дезирэ пожал плечами. — У тебя нет выбора, Зайчонок.

Принц вскочил в седло и протянул пажу руку. Тот всхлипнул, поколебался, но всё-таки взялся за широкую ладонь.

— Ногу на мой сапог, — подсказал Дезирэ. — Ты справа от лошади, поэтому правую. Нет, левая должна быть впереди. наступай пяткой.

А потом перехватил и посадил впереди себя. Обернулся ко мне.

— Готова? Или, может, тоже хочешь в башню?

— Куда мы сейчас?

— На источник. Тебе надо вымыться. Нам тоже.

— А потом?

— В Старый город — столицу Монфории.

— У тебя вообще есть армия-то? Рыцари, мушкетёры, гвардейцы, кто-то в этом роде?

— А у тебя?

— Нет.

— И у меня — нет.

— А… кто есть?

— Ты, я и Люсьен. Не будем тратить время. Поехали.

И он пришпорил коня. Дева Пречистая! Как же мне хотелось развернуться и поскакать в противоположном направлении! Они оба неизлечимо больны. Или, как сказал Люсьен — отморожены на всю голову. На обе головы. Что за дурацкие шутки?

* * *

Старый город был обнесён высокой зубчатой стеной. Башни-восьмигранники купали в небе сине-алые флаги. Здесь горная цепь переходила в плоскогорья, распаханные трудолюбивыми крестьянами. Туда, дальше на восток, начинались великие степи, на севере окружённые непроходимыми болотами и чащами. В степи жили воинственные кочевые орды. Я вспомнила, что отец постоянно держал на заставах восточного пограничья армию в боевой готовности. С юга сухими ветрами дула бесплодная пустыня. Но это где-то там, далеко. А вот тут — плодородные, хоть и глинистые земли.

Были.

Я закрыла глаза, вдыхая чуть горьковатый осенний воздух, напоённый теплом и светом. Я помнила этот город. Он всегда утопал в цветах. В конце марта с гор сходили последние снега, вода заливала поля, поднимаясь из рек. А в апреле приходила настоящая жара. Изнывающие от зноя горожане прятались по домам, а вечером выходили к бесчисленным фонтанам. Но несмотря на солнце, столица всегда услаждала взор зеленью садов, скверов, аллей и бульваров, потому что её построили в месте, изобилующем источниками. Мы никогда не знали засухи.

Открыла глаза. Всхлипнула.

Каменные стены. Каменные башни. К стене жмутся жалкие хижины. Выжженная земля. Ветер поднимает сухую красную пыль. Всё красно-серо-жёлтое. Ни малейшего следа зелени.

— Что здесь произошло? — прошептала я и облизнула сухие губы.

— Война, — коротко бросил Дезирэ и пустил коня по терракотовой тропинке.

— Так ведь… почти сто лет прошло…

— Каган, захвативший город, сжёг его полностью, до камня. Все оросительные канавы были затоптаны и перекопаны, чтобы в них не мог спрятаться ни один сопротивленец. Пруды завалены трупами, колодца засыпаны солью. Ну, это ещё сторонники де Монфора пытались лишить нападавших воды.

— Но можно же было снова посадить деревья! И снова прокопать канавы и колодцы…

— Можно.

Я стирала слёзы ладонями, потому что платка не было, а потом сообразила, что только так только перемажусь вся, и перестала. Вместо нарядных, выкрашенных белой, красной и голубой глиной домиков, доверчиво глядящих окошками из-под черепичных крыш, на нас испуганно смотрели жалкие лачуги, кривящие рты покосившихся дверей. Безвременно увядшие крестьянки тащили ржавые плуги, за которыми тяжело ползли худые мужики. Но страшнее всего выглядели дети: большеголовые, по-стариковски усталые, они сидели вдоль дороги и наблюдали за нами без всякого любопытства. Не играли, не резвились…

— Это было сто лет назад! — прошептала я. — Неужели за это время…

— Потом была ещё война, а затем ещё. И снова — война. С востока шли и шли новые орды. На севере пыталась отвоевать земли Родопсия. С запада от неё не отставали эрталийцы.

Потрескавшиеся губы щипало от соли.

— Какой у нас план? — грубо поинтересовался Люсьен. — Дождаться ночи, пробраться во дворец, задушить короля подушкой? Или там… кагана?

Дезирэ не ответил. Он остановил скакуна, поднялся в стременах, разглядывая ворота. Наши лошади шли бок о бок, и я тоже натянула узду. Оглянулась, всмотрелась в лицо жениха. Принц улыбался. Тёмные глаза поблёскивали. Мне стало жутко.

— Война — это отвратительно, — буркнул Люсьен, сидевший впереди.

— Да. Как и вся жизнь. Война — суть жизни. Та правда, которую вы упорно не хотите замечать.

С этими словами принц снова пришпорил усталого коня, и мы подъехали к воротам, перед которыми дежурили десятка два стражников. Уже давно миновал полдень. С юга дул пыльный ветер. И никто — ни крестьянин, ни торговец, ни ремесленник с его нехитрым скарбом — совсем никто, кроме нас, не пытался войти в оскал каменных ворот.