Я верила. Конечно, верила. Если в мире и есть чистое сердце, то это, конечно, Этьен. Кто ж ещё?

Вот только как быть грешной мне?

Вскоре стала видна и процессия: дети, отроки, юноши, одетые в самое нарядное и чистое, под разноцветными хоругвями. И Этьен — счастливый, радостный, такой торжественно-серьёзный, как в день причастия. А рядом шагает гордый Жак. Ему даже лицо вымыли и кудри расчесали.

— … но Христос прекраснее, Христос чище, — поёт Щегол тоненьким голоском, и его глаза сияют, словно воскресные глазированные пряники.

— … и натруженные сердца поют ему хвалу, — подхватывает хор.

Розовощёкая малютка Эллен едет на плечах Кривого Жака — старшего брата.

— Идиоты, — ворчит мой отец и сплёвывает под ноги. — Бросить бы вас всех в долговую яму. А лучше перевешать. Всех до одного. Будь я королём — перевешал бы.

— Не, одного достаточно, — смеётся Ив, старший из моих братьев. — Остальные сами разбегутся.

А я в тоске замечаю за восторженной процессией мирных крестоносцев гнедого коня, тянущего повозку. Такой есть только у мельника. Крестный ход не спешит, но какая разница: через четверть часа, полчаса или через сутки я стану вещью ненавистного Вальжана?

— Я… мне надо в кустики.

Отец оборачивается, супится.

— После.

— Я не выдержу, — хнычу я.

— Бать, смотри какая толкучка. Она успеет.

— А то ещё обоссытся, — подхватывает другой. Кажется, Жан.

— Ну давай. Только быстро, а то дрыном отхожу, — наконец снисходит отец.

Я осторожно кладу букет на ступеньки храма, снимаю фату, подхватываю юбки и бегу. Туда, к Луаре, на заросшие ивняком берега. И, скрывшись с глаз моей семьи, бросаю верхнюю юбку в реку. За ней падает и нижняя. Благо, май стоит прохладный, и на моих ногах — шерстяные штаны.

Пусть хоть убьют. Не пойду под венец!

Если уж Жак Кривой взял с собой сестру — Эллен, то почему бы и мне не пойти с ними? К королю, в Иерусалим, к чёрту. Куда угодно, только не расставаться с Этьеном. Никогда.

Жак

— Говорят, есть люди, которые едят лягушек. Не попробовать ли и нам? Может, это решит все проблемы с голодом?

Я распахнула глаза и резко села.

Дезирэ!

Жених сидел за столом, посмеиваясь. Лягух пытался атаковать пальцы принца липким языком, наскакивал, угрожающе пыхтя.

— Ваше высочество, мы пока не женаты, и входить в мои покои…

— Пока, нелюбовь моя. Но через пять дней — наша свадьба. Я как раз-таки и зашёл вам это сообщить.

Сердце упало.

— Так быстро?

— А что тянуть-то? Королевству нужен наследник. И мне. Обожаю детей. Такие вкусненькие!

И Дезирэ щелчком отправил соперника в полёт. Поднялся, оправил дублет.

— Прелесть моя, развлекайся, но знай меру. Я поеду на восточные границы, вернусь аккурат к свадьбе.

— На… границы?

— Да, там кочевники шалят. Бедолажки. Мне их уже жаль, верите? Вы, я смотрю, тоже зверюшек любите?

— Зверюшек? — тупо переспросила я.

Сердце ныло и плакало. Не хочу замуж! Не хочу!

— Птичек, лягушечек всяких. Правда же, они лучше людей?

Он подошёл, задрал мой подбородок жёстким пальцем, наклонился, властно раскрыл мои губы губами, а затем вдруг укусил. Я замычала, отдёрнулась. Принц не отпустил. Слизнул кровь с нижней губы:

— М-м, какая вкусная! — подмигнул мне. — Недаром всякие тёмные твари обожают кровь девственниц. Клянусь, после свадьбы я заточу тебя в высокой-превысокой башне и буду лично пользовать в своё удовольствие. Чтобы никто не смел даже взглядом посягать на моё.

А потом принц вдруг лизнул мою щёку. Рассмеялся и направился на выход. На пороге обернулся, ещё раз оглядел голодным взглядом:

— Вкусненькая, маленькая девочка. М-м… Моя личная красная шапочка.

Глаза его вспыхнули алым. Дезирэ вышел, захлопнув дверь. Я сползла на пол. Мне казалось, что от ужаса сердце сейчас остановится. Закрыла лицо руками. Уцелевший лягух запрыгнул мне на руки, ткнулся холодной мордахой в локоть.

— Почему я? — всхлипнула я. — Почему именно я? За что? Зачем я ему?!