Проплакав несколько минут, спохватилась: снова вуаль? Ну уж нет! Впереди столько дел! Меня ждёт Осения, чтобы распустить людей по домам, и нужно восстанавливать город, и сажать деревья, и посмотреть, что там с зерном. Может, посадить озимые? И… столько всего! И ещё: у меня есть пять дней, чтобы что-то придумать. Вернее, уже четыре с половиной, ведь солнце высоко и миновало зенит.

— Я не сдамся, — прошептала я и позвонила в колокольчик.

Шустрая Карина появилась почти тотчас, помогла мне одеться и уложить волосы.

— Налей для моей лягушки воды в новую миску, — велела я и вышла.

— Я не сдамся, — шептала, гордо вскинув подбородок, проплывая по коридорам мимо кланяющихся вельмож, а затем и работников госпиталя.

Здесь меня уже ждала Осень. К моему удивлению, всё прошло очень быстро. Многие выздоровевшие всё ещё были ослаблены из-за продолжительного голода и болезни, измотавшей их, и мы решили, что самое лучшее для таких — остаться в госпитале ещё на неделю. А других с радостью «выписали» (как это назвала Осень) домой.

Подозвав слугу, я уточнила, уехал ли Дезирэ и, получив положительный ответ, решила: теперь в библиотеку. Не может быть, что бы в древних фолиантах королевского книгохранилища не упоминалось бы о псах бездны. Мне необходимо узнать, как победить Дезирэ. И я это узнаю. Клянусь.

Припухшая губа заныла, напоминая о пережитом сегодня ужасе.

В библиотеке было тихо, пыльно и… пусто. Я обернулась к седому хранителю книг, склонившемуся передо мной и не смеющему поднять глаз. Гном? Впрочем, нечему удивляться: гномы любят подобные должности, подразумевающие уединение. Вот только пустые, пыльные полки…

— А где книги?

— Так ведь… Все книги, в которых там или тут упоминалась прялка, были уничтожены ещё вашим батюшкой.

— А остальные? Не во всех же написано про прялки.

— Прялки, шитьё, вязание, на всякий случай: овцы, шерсть, краски…

— Ясно. Но рыцарские романы-то должны были оставаться? Хотя бы про любовь? Или хроники королевских деяний…

Гном отвёл взгляд из-под ног в сторону и замялся. Его трясущиеся руки крутили длинную седую бороду. Понятно. Сто лет назад книг было много, очень много. Выискивать в каждой упоминание о том или ином — долго и муторно. Проще спалить все разом. Глухо застонав, я круто развернулась и, изо всех сил сдерживая гнев, бросилась обратно.

Как? Как тут быть милосердной королевой и не начать рубить всем головы направо и налево?

Но нет, нет, я же добрая! Добрая! И пусть только кто-то посмеет сказать иначе!

Мне срочно нужен был кто-то, кто обдал бы меня благодарностью, восхищением, чем-то таким, что вызывает в сердце желание творить добро. Карина? Да. Но… этого кого-то должно быть много. Мне срочно нужна сотня Карин! Я была неистово зла. И, уверена, меня бы каждый понял: лишиться последней надежды победить Дезирэ! И всё из-за тупости и лени библиотекарей. Тупости и глупости отца. Какого демона?! Прости, Пречистая. Какого… «Папа! — мысленно вопила я. — В пророчестве было сказано: когда наступит совершеннолетие. Я была уже умной, взрослой девушкой. Мне достаточно было просто сказать: „веретена — не трогай“. Скрывать от меня то, что меня почти смертельно ранит, значило оставить меня безоружной перед злом. Надо было просто сказать! Языком, пап! Я не дура, я бы — не тронула!»

Да. Моя злость была вполне естественной. И все бы поняли, если бы я казнила человечков пять-шесть… все, кроме Осени.

Я замерла. Может, поэтому пёс бездны не может причинить девчонке зла? Потому что она — слишком добрая? «Мам, я боюсь темноты. — Не бойся, Котёнок. Мы зажжём свечу, и она разгонит тьму. Тьма боится света». Тьма боится света. Не припомню, чтобы королева так говорила, но это точно слова моей мамы. Однако разве Осень — свет? Капризная, вредная, раздражительная, разве она — свет? Уж на ангела паж точно не похож.

И всё же она добрая. Пожалела кагана. Спасла маркиза. Галок вон ходит, кормит… И меня, кстати, тоже защитила. А ведь я её ударила. И к чумным Осень пошла, и даже рискнула привести к ним королеву…

Я задумалась.

В этом рассуждении определённо что-то было. Вот только… что делать с гневом, с яростью, затмевающей глаза? «Я буду как Осень, — решила твёрдо. — И вот прямо сейчас пойду в город и спрошу народ, что для него ещё сделать. И услышу их слёзные благодарности, и… и меня отпустит. Я снова стану добра и светла. Как леди Годива».

Ведь это же я разрешила им ловить рыбу и дичь в своих угодьях, так? Так.

Мне стало легче. Настолько, что гнев испарился, словно и не бывало. Как знать, может, пройдёт лет сто или двести — сколько там нужно для канонизации? — и моя скромная статуя встанет одесную Пречистой Девы в храме? И люди будут зажигать мне свечи, и просить меня о том, о сём…

Я смахнула слезу умиления и, радостная, поспешила в город.

— Ваше величество, коня? Карету? — начальник караула на воротах встревоженно посмотрел на меня.