Что этим хотели сказать ей неведомые силы? Что не понимает человек, которого она так неожиданно полюбила? Что должна повернуть она в его мировоззрении, потратив те самые время и силы, чтобы вместе они могли взять «новые вершины»?

Агния думала долго и упорно, пытаясь анализировать и сравнивать свою прежнюю жизнь и этот новый мир. Ей казалось, что она догадывается, в чём дело. И все же до конца она не была уверена. Тему для беседы девушка выбрала скорее интуитивно:

– Скажи, что ты будешь делать, когда найдешь пергамент с заклинанием? Мне кажется, его стоит уничтожить. Такие знания слишком опасны и соблазнительны.

– Зачем же уничтожать?! Это же такая редкость и ценность! Я просто организую хорошее хранение для документа. Так сделал бы на моём месте любой правитель, Агния, – Лоренцо, кажется, был просто шокирован ее предложением, и девушка решила слегка отступить.

– Лоренцо, а ты сможешь наладить контакт с другими королевствами, чтобы они тоже вычистили у себя эту бесконтрольную заразу?

– Ты о Службе Теней, Агния? Не думаю, что это будем слишком просто. Понадобится предоставить какие-то доказательства, кроме наших умозаключений. Но поскольку мы знаем, где именно нужно искать, я найду доказательства.

– Если Тени будут сопротивляться, это может вылиться в достаточно масштабную войну, Лоренцо. Ты понимаешь это?

– Я думал об этом. Но если мы правы, а что-то мне подсказывает, что мы нашли врага, то лучше война, чем допустить к власти таких нелюдей. Думаю, что с этим согласятся все правители. Если позволить Теням и дальше копить силу, тогда только вопрос времени, в какой момент они замахнутся на официальную власть.

Тема была не самая легкая, и король поморщился, как от зубной боли. А затем, желая, очевидно, перевести речь на что-то другое, спросил у Агнии:

– А в твоем мире были масштабные войны?

– Я думаю, Лоренцо, в моём мире от самого его сотворения не было ни единого дня, когда не шли бои. Но в истории моей страны была война, которая длилась без малого четыре года и затронула каждого, кто тогда жил.

Почему-то его величество оживился и, с любопытством взглянув на спутницу, уточнил:

– Ты так говоришь, как будто знаешь об этой войне очень много.

– Мой дед воевал с первого дня и дошел до Берлина. Он погиб в первых числах мая, так и не дождавшись победы. Всего несколько дней не дожил до девятого мая… – Агния помолчала и добавила: – С тех пор прошло почти восемьдесят лет, а этот шрам не зажил в России до сих пор.

– Расскажи… – его королевское величество устроился поудобнее, явно предвкушая интересную историю.

Как и многие женщины, Агния не слишком хорошо представляла себе карту боевых сражений. Она даже не помнила, кто и каким фронтом командовал. Но, как любому ребенку, родившемуся в Советском Союзе, ей были доступны и фильмы, и книги о тех жутких годах. Ее рассказ был именно женским: она не списывала многотысячные людские потери на неправильное управление, на погодные условия, на недостаток вооружения. Она даже не рассказывала, чем отличались винтовки от пистолетов. Ей самой все это было не слишком важно.

Зато потрясенный Лоренцо выслушал историю Матросова и Гастелло, узнал, что значит знаменитая «атака мертвецов»*, услышал про концентрационные лагеря.

– Понимаешь, Лоренцо, они не считали славян равными себе. Не считали нас людьми.

– Поэтому они не ожидали такого сопротивления?

– Да. Фашисты не ожидали ни такого сопротивления, ни такой самоотверженности: когда люди расставались с самым дорогим, в том числе с собственной жизнью, лишь бы не дать им продвинуться дальше.

История Зинаиды Портновой, которая бесстрашно съела в офицерской столовой отравленный ею же суп, чтобы фашистское офицерье последовало ее примеру. История блокадного Ленинграда и маленького пекаря Даниила Ивановича Кютинена, умершего от голода и истощения в окружении свежеиспеченных буханок…

Рассказ длился почти до вечера. Лоренцо слушал молча, не перебивая, потрясенный не столько масштабами войны, сколько массовостью героизма. В каждом примере, приведенном Агнией, красной нитью прослеживалась его суть: самоотречение.

Когда остановились на ночлег, от ужина Агния отказалась. Для нее был слишком тяжёл этот рассказ, в который пришлось углубиться так надолго, вытягивая из своей памяти то, что копилось там долгими годами, то, что было похоронено под сиюминутными делами и заботами, под хорошими добрыми фильмами и интересными книгами.

«Почти ничего из того, о чём я рассказывала, никак не коснулось меня лично. Все это произошло задолго, задолго до моего рождения. Почему же мне сейчас так тяжело, как будто я рассказывала о собственной семье, о родных и близких?».