Неужели? Я, конечно, тушила активно, но, чтобы с высунутым языком? Хотя, в том нестабильном состоянии психики, после всего пережитого — всё может быть.

— Бабоньки, кто ей хозяйство-то порушил? — пропищал звонкий, но противненький голосок. — Говорят, ни плошки, ни тряпицы целой не оставили. За что этак-то? Не иначе — на чужих женихов заглядывалась, космами трясла. Всякими местами завлекала! Ни дать, ни взять — кикимора болотная.

Бабы загомонили, вспоминая мои грехи. И ведьмачка, и дитя ненужное, по всей вероятности, прижитое в грехе. И мальцы-то их меня всегда боялись, стороной как есть, обходили.

Надо отдать коллективу должное — он разделился на два лагеря. Правда, лагерь защитников был значительно меньше, но я приятно удивилась, что он вообще был.

— Оставьте вы девку, не забижайте. И словами грязными не марайте! Дурного она не сделала, значит, и обижать её не за что, — потребовала сухонькая старушка.

На вид ей было от восьмидесяти до ста двадцати. Маленькая, хрупкая, из-под вдовьего чёрного платка выбивается белоснежная прядь. Зато какой взгляд! Спокойный, уверенный, мудрый. Надо бы с ней поближе познакомиться.

— Алую ленту сняла! — выплюнула другая старуха, из враждебного мне лагеря.

— Господин снял, — поправила моя. — Значит, была на то воля богов. Вы, неразумные, про их волю сплетничать надумали?

Бабы немного притихли, и я решила, что в мизансцене явно не хватает меня.

— Дамы и девы! — провозгласила я, и чуть не прикусила язык.

Начала, называется, речь! Можно сказать — успешно переключила внимание на себя.

К счастью, первых моих слов или не поняли, или не услышали. Зато теперь все смотрели, повернулись лицом, ждали продолжения.

— Тётеньки, я с просьбой пришла, — тихо и вежливо сказала я. — Хозяйство моё порушили, а жить надо. Осталась у меня птица и две свинки. Продайте мне, за мою цену, посуду, самую необходимую, и немного дров из ваших запасов.

— Ой, я не могу, — весело взвизгнул молодой девичий голос из партии оппозиции. — Уж тяни руку, чего там! Деньгу не дам — жирно тебе будет, но корку, так и быть, кину, морковину варёную от свинушки заберу. Все знают, что тебе жратушки нечего!

Ах ты, поганка! Я прищурилась, разглядывая девицу. Высокая, крутобёдрая, с тёмными гладкими волосами, она была всем хороша, если бы не злые глаза и не тонкие, сжатые в ниточку, губы. Ладно, пышечка румяная, запомню я тебя. Нет, я не злопамятная, ни в коем случае, просто обладаю хорошей памятью. И ещё не люблю, когда меня унижают.

— Возможно, моя цена покажется вам скромной, — продолжала я, спрятав руки за спину.

Руки не хотели прятаться, а хотели вцепиться в чёрную косу и от души отшлёпать румяные щёчки красотки.

— Но, если поверите мне и поможете, обещаю отплатить добром. Той, кто принесёт и продаст по моей цене, то есть той цене, которую я в силах заплатить, я к каждому празднику буду приносить свою продукцию. Это очень вкусно, вам понравится. Каждый год, на каждый праздник, на вашем столе будет моя продукция.

Вот только возможен ли для меня такой бартер? Или уменьшение моих будущих доходов — тоже приемлемый вариант?

Я замерла, мысленно спрашивая великих богов. Не нарушаю я правила? Боги молчали, и я решила, что вопрос не является для них принципиальным.

— Чё-чё? — икнула румяная деваха. — Чего ты болтаешь, недоразумение глазастое? Кому ты с твоей продукцией (слово она произнесла медленно, но правильно, старательно повторила каждый звук) далася?

На передний план тут же, словно ждали этого момента, выскочили две сестрёнки Саввы и громко заголосили:

— Она тупенькая, тупенькая! Руки кривенькие — кружку взвара удержать не смогла. Чего она сделать может?

Старшая, вероятно, для полноты эффекта, добавила:

— Лишили её разума великие боги! Они её не любят, не приняли они уродку!

За что тут же получила затрещину от высокой дородной женщины, стоящей рядом:

— Не обсуждай великих, — рявкнула женщина и, как ни в чём не бывало, повернулась ко мне, наблюдая за нашим представлением.

Моя несостоявшаяся свекровь подскочила к женщине:

— Руки не распускай! Своих лупить будешь!

— Научи девок помалкивать, когда их не спрашивают, — не полезла та за словом в карман. — Или считаешь, что им деяния великих богов виднее?

Несостоявшаяся свекровь благоразумно промолчала.

Так можно было? Дать увесистый подзатыльник за то, что ляпнула глупость о великих богах? Запомню.

— Чего тебе надо-то, девонька? — спросила меня сухонькая старушка с мудрыми глазами.

— Три чугунка. Хотя бы три, но один, обязательно, вёдерный. Несколько плошек глубоких и мелких, кружек. Кухонную посуду глиняную, деревянную и из бересты.