— Ваше высочество, принцесса Лютеция! Недопустимо разговаривать в таком тоне с собственной сестрой, да еще и при посторонних, — вмешалась дама-наставница.

— Еще я собственных горничных буду стесняться! — воскликнула Лютеция.

— Девушки, выйдите из комнаты, — приказала дама.

Послышалось шуршание одежды и шаги, дверь захлопнулась, и дама-наставница грозно произнесла:

— Ваше высочество, принцесса Лютеция, если вы продолжите столько демонстративно перечить мне, я вынуждена буду доложить о вашем поведении королеве-матери!

В ответ раздалось какое-то недовольное бормотание. Лютеция снова фыркнула, на что получила очередное замечание:

— И это фырканье не пристало принцессе из царствующего дома! — Затем женщина вновь обратилась к Марии: — Ваше высочество, принцесса Мария, я хотела бы знать, как вы себя чувствуете?

Чувствовала себя Мария участницей пьесы абсурда и совершенно не представляла, что нужно ответить. От растерянности и бессилия она слегка застонала и немедленно услышала громкий хлопок в ладоши. А после того, как скрипнула открывающаяся дверь, четкий приказ:

— Эмми… пригласите немедленно лекаря! Ее высочеству Марии снова плохо.

— Сей момент, госпожа Мерон! — оказывается, ту улыбчивую, что присутствовала при пробуждении Марии, звали Эмми.

Новоявленная принцесса обливалась потом, не рискуя выползти из-под одеяла, и со страхом ждала прихода лекаря, понимая, что теперь отмолчаться не получится.

“Они… Они все здесь сумасшедшие! Придумали какую-то дурацкую игру и тянут в нее меня. Или… Или это не игра?! И куда делись Надя с Андреем и Манюней? Не могли же они меня просто бросить. Скорее всего, из кафе меня забрали в больницу, а потом… Я не знаю, что случилось потом. Может, меня похитили? Да ну, бред какой…

Эти вокруг… Они сумасшедшие или что?! Как я могу с ними разговаривать, если они не на английском и не на русском говорят?! Да только ведь я все понимаю…

Где-то я читала похожее… Были же такие истории девиц с литсайта: у Киры Страйк, и у Лерн Анны, и у этой, как её?.. А, вспомнила — у Марьяны Брай! Вот! Еще новенькие у них в компании недавно строчить начали — Алла Эрра и Оболенская Люба*. И тоже на ту же тему. Больше всего это похоже на дурацкую историю про попаданок!

Смешно… Где я и где все эти сказки?! Бред какой! Но и похищать меня совершенно некому…”

Глава 5

Уже неделю Мария обитала в этом странном мире, практически смирившись с мыслью, что там, дома она, похоже, умерла и каким-то образом попала в эту непонятную сказку.

Сказка, надо сказать, была довольно необычной: слишком реалистичной и не слишком приятной. Из условий этой сказки получалось следующее: жила-была некая принцесса Мария, настоящая королевская дочка, которую скоро должны были спихнуть замуж за некоего северного варвара. Замуж принцесса не хотела так сильно, что предприняла довольно нелепую попытку побега, собираясь спрятаться от родителей и жениха в каком-то охотничьем домике.

Разумеется, даже сумев выскользнуть за ворота, ничего толкового сделать принцесса не успела. Попала под первый же ливень и промокла так, что слегла то ли с жестокой простудой, то ли вообще с воспалением легких. С помощью современной средневековой медицины принцесса благополучно померла, а на ее место неведомые силы засунули Марию.

Как бы анекдотично и тривиально это ни звучало, но такова была реальность окружающего мира, и с ней, с этой самой реальностью, придется как-то уживаться. Тем более что и горло болело совершенно по-настоящему, и кашель, сотрясавший хрупкое тело, был весьма убедительным.

Мария уже оставила мысли о том, что это розыгрыш: слишком много участников было задействовано для того, чтобы действо можно было счесть шуткой. И интерьер комнаты, и одежда окружающих, как и их странный язык, чем-то смахивающий на французский, которого Мария не знала. Даже время года и пейзаж за окном убеждали ее в том, что все вокруг самое настоящее, а не чья-то фантазия.

Пусть за это она и получила осторожный выговор от Эмми, но однажды, встав с горшка, Мария не полезла в кровать, а торопливо прошла к узкому окну: залитый солнцем сад лучше всяких других доводов убедил её, что этот мир другой. Здесь царила поздняя весна, ну или же самое начало лета. И почти ни одно из растений в саду опознать Мария не сумела. Многие деревья и кусты отцветали, но она даже не смогла понять: плодовые это растения или декоративные.

Пока спасало то, что прибывший в первый день попадания по требованию госпожи Мерон лекарь Фертон категорически запретил Марии разговаривать, почему-то больше всего опасаясь не только возвращения жара и болезни, но и некоего «огрубления голоса». Что это за «огрубление» такое, Мария даже представить себе не могла. Зато изо всех сил пользовалась своим положением: старательно слушала все разговоры, возникающие в комнате, запоминала имена присутствующих и пыталась хоть немного понять, как жить дальше.