Глава шестая.

Сегодня я ехал по железной дороге, как белый человек — в найденном, в тупике станции Покровск, классном вагоне. Новоиспеченные офицеры, обрадованные повышением своего статуса, быстро отрядили несколько бойцов на приведение вагона в надлежащий вид, а я занялся усилением его защиты. Сомневаюсь, что, усиленные магией, стекла выдержат попадание винтовочной пули, но ставить в оконные проемы металлические ставни было некогда. Надеюсь, что на одну, сегодняшнюю поездку, моей защитной магии, напитавшей вагон, хватит.

Пока я, расположившись в княжеском салоне, изучал, собранные по всему городу, карты княжества, а офицеры вместе с парочкой бойцов, повышенных до проводников салон-вагона, изучали устройство, этого самого, вагона, наш полублиндированный поезд потихоньку добрался до шахты «Угольная» и остановился в версте от ее, одноименного, поселка.

До нападения на княжество здесь трудилось двести рабочих и мастеров с семьями, три инженера, итого около восьмисот человек, покой которых защищал взвод солдат под командой старшего унтер –офицера.

Расположившись на пригорке, за которым притаился наш поезд, я скрытно наблюдал за поселком в подзорную трубу. Рядом залегли командиры из моей учебной группы, передавая друг другу еще парочку зрительных труб и пытаясь разглядеть в замершем поселении хоть что-то.

Убедившись в бесполезности такой разведки, я связался с вороном, после чего, погрузился в наблюдение с высоты птичьего полета глазами черной птицы.

Никакого движения, ни одной живой души, просто обезлюдивший поселок внизу, как будто всех жителей слизнули, как корова языком, какие-то инопланетяне. Во дворах одинаковых домиков, типовых для княжества проекта, утвержденного моим папашей, кое-где валялся домашний скарб, вещи и тряпки. Больше ничего я не заметил.

— Кто-то что-то увидел? — я разорвал контакт с вороном и повернулся к военным.

— Никак нет, ваша светлость.

— Значит, выдвигаемся в поселок.

Весь сегодняшний полевой выход для господ офицеров –сплошной слом стереотипов. Мало того, что я нагрузил их тяжелеными винтовками, подсумками с патронами, пехотными тесаками, вещевыми мешками и шинельными скатками, так и двигаются господа офицеры и унтер-офицеры в сторону вымершего поселка неуклюжими перебежками, периодически забывая очередность действий и попадая под мою гневную отповедь.

Не всё получается гладко, да и попытка бунта была, которую я подавил за минуту, выставив, перед собой, магический щит, направив, на насупленный строй командиров, все четыре ствола свои монструозных револьверов и предупредил, что, в условиях боевой операции готов принять немедленную отставку всех вместе и каждого, поочередно, с похоронами за счет княжества.

И теперь господа офицеры и под-офицеры, обливаясь потом и зло поглядывая на меня, медленно, но, неудержимо, приближаются к крайним домикам вымершего шахтерского поселка.

В самом поселке картина стала гораздо грустнее. Было ощущение, что в домах происходил разнузданный обыск — вывернутые ящики, порубленная мебель, вещи и одежда практически отсутствовали, как и металлическая посуда, а вот глиняная была частично перебита.

В общем, в домах жителей поселка, практически, не осталось ничего ценного.

Пока мы с офицерами и унтерами осматривали дома, в поселок вошла первая рота, которая, до сего момента, оставалась у поезда, дабы не видели нижние чины, как я измываюсь над их командирами. А через десять минут меня позвали на окраину поселка, обращенную на юг.

— Ваша светлость, вы только посмотрите, что с ребятами сделали…

Люди, стоявшие в обнаженными головами, расступились, и я вздрогнул.

Судя по всему, это был личный состав взвода, охранявшего поселок. Командир, следуя наставлениям, вывел взвод в поле, выстроил в шеренгу, лицом к неприятелю, а затем солдат накрыл залп фаерболлов… В довершение, покойников обобрали. Обгоревшие остатки гимнастерок, неизвестные мародеры, с обугленных трупов снимать не стал, а вот сапоги и шаровары, вместе с исподним, сняли, как и оружие. Две обгоревшие винтовки, со стволами, что повело от жара, валялись здесь же, да, несколько, разорванных патронных сумок, в которых, очевидно, под действием огня, взорвались патроны.

Через час братская могила была готова. Остатки бойцов были сложены на шинели и уложены в ряд, в широкой яме на окраине поселкового кладбища, в изголовье воткнули искореженную винтовку и большой камень, который, с трудом, прикатили десяток человек, затем вбили в землю широкую доску с именами погибших и посмертной эпитафией, смысл которой, если кратко, был следующий — «Погибли, но не отступили, вечная слава героям.» Грохнул залп из десятка стволов и все разошлись по своим делам.