В прихожей хлопнула входная дверь, послышался голос отца. Сейчас зайдет.

И точно, он заглянул сразу же.

— Мама сказала, в центре отправили доучиваться.

— Ага…

Отец задумчиво прошелся по комнате, остановился напротив стеллажа с книгами и наконец спросил:

— Что делать собираешься?

Лера потеребила кончик косы, распушила его и, разглядывая, словно самое увлекательное в мире зрелище, проворчала:

— У меня и так дел полно. Что еще-то?

— Тебе разве не скучно? Учишься-учишься… других учишь… Неужели не хочется чего-то большего?

Лера пожала плечами. Большего? Ну, разве что свою семью. Встретить однажды мужчину, с которым они полюбят друг друга, и любить будут вечно, и доживут до ста лет, и умрут в один день… В общем, обычные девичьи фантазии, но сбудутся они уж точно не в языковом центре.

— Тебе слишком хорошо с нами! — отец начал сердиться. Он не повысил голос, ни взглядом, ни жестом не дал понять, что злится на ее пассивность, но Лера видела — сердится.

Она попыталась перевести разговор в шутку:

— А зачем выходить из зоны комфорта, если можно жить в зоне комфорта?

Однако отец был настроен серьезно.

— Лера… Мы с мамой уже давно откладываем, сумма накопилась приличная, хватит на все оставшиеся операции. Я понимаю, ты хотела сама… Но давай ты в этот раз возьмешь деньги, а сама уж дальше. Согласна?

Лера молчала, не в силах ответить. Перед глазами встали холодные, пахнущие хлоркой коридоры клиники и залитая ярким светом операционная.

Сколько часов (или дней?) Лера провела там, каждый раз ожидая чуда и каждый раз разочаровываясь? Да, шрамы потихоньку исчезали, но она продолжала расти и вместе с ней росла кожа, рубцы искажались, соединительная ткань натягивалась… Сейчас, в двадцать лет, наверное, самое время заняться лицом вплотную, наверное, сейчас-то все бы выправили, до конца. Но опять операции, восстановление, боль…

А что если снова все надежды пойдут прахом? Или, наоборот, станет она нормальной, красивой даже, ведь на здоровую-то половину лица она хорошенькая… Что тогда? Все изменится?

Или нет?

Лера, не поднимая глаз, глухо спросила:

— Пап, а вдруг меня и… после нигде не возьмут?

— Что за ерунда? — отец сел рядом и, приобняв за плечи, заглянул ей в лицо. — Возьмут, конечно. Погоди, еще драться за тебя будут! И вообще, путей много. Захочешь, так и вовсе свой центр откроешь.

— Чур меня, чур! — отмахнулась Лера. Чуть помолчав, она выдавила кривую полуулыбку и спросила: — Выгоняете, значит?

Отец встал.

— Ну, дочь! Да живи с нами хоть до пенсии — мама только рада будет. Только, знаешь… хочется все-таки увидеть, как птенчик наш крылья расправит.

Отец давно ушел, и братья за стеной уже притихли, а Лера все ворочалась в кровати. Слова отца не давали покоя.

Нет, она вовсе не собиралась провести в своей комнатке всю жизнь. Но что если и впрямь подзадержалась?

Лера скользнула пальцами по щеке. Причудливая вязь тонких твердых ниточек и три длинных бугристых рубца. Один пересекает висок, второй присоединяется к нему от глаза, третий на уровне уха. Рваные полосы тянутся к подбородку, цепляя по пути уголок рта, и искажают лицо даже при малейшей улыбке. По сравнению с ними поперечный рубец совсем небольшой. Но именно тут щека была разорвана. В дыре белели зубы, и можно было высунуть кончик языка.

Еще несколько операций… Что, если, и правда, решиться? Может возьмут на работу и глазеть перестанут, как на Франкенштейна.

А может и парень появится…

Жаркий июльский полдень. Пыльная дорога. С одной стороны — золотая стена пшеницы, с другой — редколесье, наполненное солнцем и птичьими трелями. По дороге бежит двухлетний мальчуган. За ним спешит девочка лет семи. Темные брови, русая коса, яркое хлопковое платье, из-под которого выглядывают сбитые коленки. Большие серые глаза сердито сверкают. Девочка кричит брату:

— Димка, стой! Подождем родителей!

Мальчишка только хохочет и бежит быстрее. Девочка останавливается. Оглядывается. Поворот еще скрывает родителей, и не понятно, близко они или далеко. Может вот-вот покажутся из-за раскидистого куста бушмелы, а может задержались и не спеша обрывают спелые ягоды, едят, собирают в плетеную корзину, взятую под малину. До малинника еще далеко, а бордовая сладкая россыпь — вот она, только руку протяни. Девочка и сама бы залезла в манящие заросли, но надо присматривать за братом.