Посему в том, что Евгения выросла не просто практиком и циником, но и немного параноиком – не было ничего удивительного. Она росла красавицей, но не доверяла комплементам.

Нет, дурнушкой она себя не считала. Она знала, что привлекательна и не стеснялась пользоваться своей внешностью. Но она определенно и точно не была из тех, кто «любят ушами». Впрочем, и глазами, она тоже не очень-то любила. Судила только по делам. И нельзя сказать, чтобы строго судила…

Просто настоящей и искренней любовью Евгении Мартыновой, была работа. И ей принадлежало всё её время, все её силы и все её чувства. Она любила свою работу за всё: и за чувство удовлетворения и самодостаточности, которые та ей приносила. И за усталость и волнения.

И работа платила ей абсолютной взаимностью. Из года в год, принося всё больше и больше удовольствия, позволяя Евгении заниматься только тем, что нравится, и вникать только в те вопросы, которые были ей интересны. Евгения давно уже появлялась на работе, согласно своему собственному расписанию. Давно уже никому и ни в чем не подчинялась, ни под кого не прогибалась и ни с кем не считалась. Будь то рабочие отношения или личные…

И если охотники за её состоянием с таким положением вещей до поры до времени стали бы мириться, то мужчины, которым нужны были не её деньги или компания, а она сама – мириться были не готовы. А потому неизбежно происходило одно и то же: как только заканчивался конфетно-цветочный период, начинались упрёки и попытки её изменить.

А меняться Евгения совершенно не хотела. Нет, не из принципа. Просто не понимала ради чего. Ради того, чтобы оставить в жизни того, кто её и так уже утомил своими упрёками и претензиями? Ради того, кому она не нравится такая, какая она есть? Как бы ни хорош был секс, секс того не стоил. И тем более подобного дискомфорта не стоило общественное мнение. Какое ей дело до тех, кто считает её несостоявшейся из-за того, что ей уже аж сорок шесть, а она, видите ли, не только ни разу замужем не была, но и даже детьми не обзавелась!

Не то, чтобы Евгения была против детей… Совсем не против. И если бы вдруг случилось залететь, она обязательно родила бы.

Но не случилось.

Сначала она думала не судьба, потом пошла проверилась. Просто на всякий случай. И выяснила, что и, правда, не судьба. Она была совершенно и безусловно бесплодна. Нельзя сказать, что известие это её обрадовало, но и трагедией не стало. Она не испытала ни чувства собственной ущербности, ни обиды на судьбу. Её ни разу не посетила мысль ни о бессмысленности дальнейшего существования, ни о том, что она наказана за какие-то там неизвестные ей грехи или, что её, например, сглазили или прокляли.

Для всех этих мыслей Евгения была слишком самодостаточной и приземленной натурой.

Евгения Мартынова не верила ни в гороскопы, ни в приметы, ни в вещие сны, ни в гадания, ни, тем более, в существование неких могущественных потусторонних или божественных сил, способных ей как навредить, так и помочь.

Она всему и всегда в жизни находила рациональные, научно-обоснованные объяснения. В том, числе и своему сну, который ей снился каждое полнолуние в течение последних то ли одиннадцати, то ли даже уже двенадцати месяцев.

Тем более, что объяснялся он очень просто: у каждого свои страхи и потому не было ничего удивительного в том, что ей снова и снова снился кошмар о том, что её то ли насильно, то ли обманом пытаются выдать замуж мало того, что за неизвестно кого, так ещё и этот неизвестно кто – смотрел на неё с откровенным призрением!

Не то, чтобы её это волновало или задевало… Просто подобное поведение брачного афериста, казалось, ей крайне неприличным!

На что он рассчитывал? Что она так и не придёт в себя? Хотя о чём это она? Это же сон.

Её кошмарный сон.

Её страх.

А потому нет ничего удивительного в том, что она видит не то отношение, которое аферист должен был бы ей демонстрировать, а его истинное отношение к ней.

Единственное, что её смущало – это то, что сколько бы раз ей не снился сон – в нём никогда ничего не менялось.

Снова и снова – это был один и тот же алтарь, один и тот же священник, один и тот же «жених» и одни и те же фразы.

Более того, сон каждый раз начинался одинаково, и заканчивался тоже… Точнее, не заканчивался, а обрывался тоже на одном и том же моменте…

В своём повторяющемся каждое полнолуние сне Евгения снова и снова просыпалась в чужой постели. Точнее, не просыпалась, а скорее приходила в себя, упираясь взглядом в купол балдахина, который плавно и размеренно покачивался, словно парус яхты в открытом море в небольшой шторм…

Туда-сюда. Туда-сюда. Туда-сюда.

В пользу иллюзии яхты, качающейся на штормовых волнах открытого моря, говорили также и всё более нарастающие симптомы морской болезни. Прежде всего подкатывающая к горлу тошнота.