А он, гад, хоть и ослабленный ментальным заклятием, настолько живучим оказался, что теперь его нашпигованную смертельными проклятиями тушку – ну никак уже не получится выдать за самоубийство!

И ладно бы ещё ментальное заклятие было непроверенным. Так проверяли же. И не раз. И даже не два. И даже не три. В общем, много раз проверяли. И все подопытные, как один, кончали жизнь самоубийством. Причем каждый раз самоубийства выглядели так естественно и непринужденно, что ни одному некроманту даже в голову не пришло заподозрить что-то неладное.

А этот вот… одно слово, сволочь!

Можно подумать у них других забот не было, кроме как стоять тут и придумывать теперь, как им теперь быть.

Простояв несколько секунд над телом, но так ничего и не придумав, знакомый Евгении седовласый жрец вдруг озарился мыслью, что думать ему мешает искореженное предсмертными судорогами тело, поскольку, когда он на его смотрит, его и самого корёжить начинает. Потому, сняв с себя роскошную сутану, он спрятал труп под нею. После чего прошёл к бару, достал из него бутыль лучшего вина из запасов только что упокоенного им двоюродного брата короля, доверху наполнил им два бокала, вслед за чем обратился к своему подельнику.

– Я подумал, что нам не помешало бы выпить, – взяв в руки бокалы и проследовав с ними к письменному столу, предложил он.

– Не то слово, не помешало бы, – согласился его сообщник, устраиваясь в кресле напротив него. После чего взял со стола бокал и отпил из него. Точнее, попытался отпить, потому что в этот момент жрец озвучил то, что было у него на уме.

– Нам нужно его оживить…

– Кхе-кхе! Кхе-кхе! Кхе-кхе! – захлебнувшись вином, закашлялся золотоволосый красавец. – Что-о-о-что-оо? Кхе-кхе! Кхе-кхе! Кхе-кхе!

– Расслабьтесь, Ваше сиятельство, не имею в виду буквально, – усмехнулся жрец.

– А что есть возможность оживить кого-то… буквально? – иронично изогнул золотую бровь его подельник.

– Ваше сиятельство, не цепляйтесь к словам, – одновременно с лёгкой укоризной и наставительными нотками в голосе парировал седовласый, – лучше спросите, что я задумал.

– И что вы задумали, Ваше Высокопреосвященство?

– Я подумал, раз он не захотел самоустраниться, чтобы не мешать нам, давайте повесим на него смерть вашего брата. Что скажете?

Золотоволосый красавец гомерически расхохотался.

– Скажу, что обожаю ваше чувство юмора, Ваше Высокопреосвященство! И скажу, что мне даже жаль беднягу Валентайна! Он так старался предотвратить покушение на моего драгоценного братца, что даже умер из-за этого, а, в результате, именно его история и запомнит, как убийцу Великого короля Кинварха Золотокрылого! Мне нравится! И особенно мне нравится, что, так как Валентайн просто исчезнет, никто не станет расследовать его смерть.

– Я знал, что вам понравится, Ваше сиятельство, – хищно улыбнулся жрец. – Что ж, тогда дело за малым. Незаметно вывезти тело из дворца, сжечь и прикопать где-нибудь пепел, где его никогда не найдут.

– Лучше не прикопать, а развеять над морем. Валентайн, кстати, всегда любил море.

– Да вы просто поэт, Ваше сиятельство! – насмешливо прокомментировал жрец. Вслед за чем посерьезнел и поинтересовался: – Вы предпочитаете сами этим заняться, – кивнул он тело, – или доверите мне?

Золотоволосый красавец на несколько секунд задумался. Если это было возможно, он предпочитал не заниматься слишком уж «грязной» работой, но нашпигованное в том числе и его смертельным проклятием тело его давнего врага было слишком серьёзной уликой, о которой для собственного спокойствия следовало бы позаботиться самому.

– Разумеется, я доверяю вам, но мои люди намного лучше знают замок, чем ваши, – озвучил он свое решение.

Жрец хорошо знал, что его подельником движет вовсе не целесообразность, а именно недоверие, ему, тем не менее, не оставалось ничего другого кроме, как сделать вид, что он полностью разделяет вышеозвученный аргумент.

– Конечно, конечно, вы правы, – закивал он, благоразумно умолчав о том, что у него тоже в замке есть «свои» люди и Его Сиятельство об этом прекрасно знает.

Это было последнее из того, что Евгения смогла вспомнить по пробуждении, поскольку после этих слов жреца в её мозг хлынул беспорядочный поток неясных, размытых так, как если бы она видела их сквозь толщу воды, образов. Вслед зачем её глаза ослепил многогранный полихромный свет, заставляя взгляд блуждать в безумном буйстве цветовых оттенков. После чего она, наоборот, вдруг проваливалась в леденящий холод кромешной тьмы, которая, словно дыхание самой смерти, обволакивала её своими душными, зловонными объятиями. Из которого её вынесло в странное, наполненное зловещими тенями туманное место, в котором нечто хищное и свирепое, чей ненасытный голод она ощущала, в буквальном смысле кожей, подкрадывалось к ней со всех сторон. Однако сколько Евгения не крутила головой, всматриваясь в туман, кроме, собственно, тумана она больше ничего не видела. Что, впрочем, не помешало этому зловещему нечто, подобно мастеру мимикрии, осьминогу в конце концов настигнуть её и невидимыми липкими щупальцами захватить её в плен. Вслед за чем, как всё тот же осьминог, в центре щупалец которого расположены челюсти, принялось рвать её тело на куски невидимыми острыми, как острие бритвы, зубами… причиняя невыносимую боль.