– Посторонись! – попав в созданную любителями лёгкой наживы «пробку», во всю глотку завопил купец. – Прочь с дороги! – заорал он вновь, однако на него, как и в первый раз, никто не обратил внимания. – Да уйдите же с дороги! – не выдержал он и принялся расталкивать и топтать народ, не обращая внимания, кто у него на пути.

Он был так взбешен и настолько решительно настроен, что окажись на его пути даже табун лошадей, он и их, пожалуй, затоптал бы, не заметив, не то, что каких-то там людей. Но вот скорости, понял он, как только отошёл от шока, ему явно не хватает…

И потому взревел звериным рыком:

– Стра-ааажа-ааа! Держите её! – однако тут он вспомнил о толпе за спиной и, соответственно, о роли заботливого отчима и продолжил уже совсем другим тоном: – Спасите, помогите! Умоляю! Она… – купец хотел сказать «тронулась умом», и сказал бы, если бы не увидел…

ДИАДЕМУ. КОТОРАЯ ОБОШЛАСЬ ЕМУ В ЦЕЛОЕ СОСТОЯНИЕ.

О нет, не спешите хорошо думать о гостях.

Драгоценная диадема вовсе не лежала у его ног никому не нужная и всеми забытая. Она выпала из-за пазухи привыкшего жить не по средствам молоденького баронета, обладающего, судя по тому, что он сумел-таки отбить её у остальных желающих, весьма крепкими кулаками. А вот столь же крепкими нервами, он, к большому его сожалению, похвастаться не мог…

Иначе б, услышав за спиной рёв: «СТРА-АААЖА-А», он не подпрыгнул бы с перепугу и не споткнулся бы на ровном месте. Причём весьма неудачно, потому как любовью к нему фортуны, он тоже не мог похвастаться. А иначе б откуда у него взялись карточные долги? И вот опять, не успела эта капризная дама повернуться к нему лицом, как тут же снова развернулась задом. Да так резко, что от слияния с каменой плитой в страстном поцелуе, его спасли лишь вовремя выставленные вперед руки. За что его напудренный истинно аристократический носик был им очень благодарен.

И всё бы ничего, всё бы обошлось лишь подранными ладонями и забылось бы через пару дней, вот только с помощью одной из этих самых рук он прятал под парадным сюртуком… угу, её, стоящую целое состояние, диадему. Которая хоть и была завоёвана в честной борьбе, но всё равно оставалась ворованной. Вот же ж неугомонная, чтоб её! Разве ж ей плохо было! Ведь её не где-нибудь держали, а у самого сердца!

То, что рёв «стража» был не про его душу, боронетик осознал, как только услышал слова «держите её», потому как он определенно был не «она».

Ему бы осознать также, что с засвеченной ворованной вещью, надо поступать также как и с засвеченными картами, сиречь, сразу же скидывать, но у него были долги. Очень большие долги. Кроме того, услышав: «Спасите, помогите!» он, окончательно уверился, что купцу, а значит, и страже, не до диадемы. И посему схватил свою добычу и снова бросился бежать. Точнее, попытался…

– Во-оор! Держите во-оора! Уходит га-аад! – мгновенно потеряв интерес к сбежавшей падчерице, завопил купец. Да ещё и потребовал того же и от стражников: – Идиоты, не туда! Забудьте про девчонку! Вора ловите, бестолочи! – указывая на вора, которого необходимо держать, изменил своё распоряжение он.

Справедливости ради, нужно отметить, что Фартелиусом Борелем Маллуином двигала не только жадность, но и целесообразность.

Падчерицу свою он не только хорошо знал в лицо, но и легко мог разыскать её с помощью любой из её личных вещей. А вот про вора, кроме того, что тот одет во что-то черное, что он темноволосый и быстро бегает обладающий довольно плохим зрением Фартелиус больше ничего не знал. Он и диадему то увидел лишь потому, что, выпав из-за пазухи вора, она знакомо полыхнула россыпью чистейших бриллиантов в лучах полуденного солнца.

В отличие от нервного баронета, услышав «Стража! Держите её! Спасите, помогите! Умоляю! Она…», Евгения не то, что не подпрыгнула, даже ухом не повела. Более того: она настолько была сосредоточена на цели, коей была виднеющаяся вдали проезжая дорога, что даже топота сапог уже почти нагнавших её стражников не слышала за спиной!

Ещё бы им было её не нагнать в два счёта, в отличие от неё, на них не висело несколько центнеров муслина, шёлка и люрекса, а также драгоценных металлов и камней. В отличие от неё, их движения не сковывало несколько десятков юбок. И, наконец, в отличие от неё, им не мешал дышать корсет.

К счастью, двухколейная проезжая дорога была расположена недалеко от храма, иначе бы она точно пала на пешеходной дорожке, словно загнанная жестоким хозяином лошадь.

О том, что она будет делать, добежав до дороги, Евгения задумалась лишь тогда, когда до вожделенной цели оставалось всего каких-то три-четыре метра.

Нашла о чём думать! Можно подумать у неё был выбор, кроме как выйти на дорогу и брать на абордаж первую же попавшуюся попутку.

Коей оказалась старенькая телега. Запряженная столь же древней клячей она, стеная и рыдая, катилась по мостовой, всем своим видом показывая, что ей более достаточно и сидящей у неё на облучке тщедушной рыжеволосой девчонки лет тринадцати-четырнадцати.