— И вам не хворать, Андрей Петрович, — тоже перехожу на вежливый тон. Вылезаю из авто и с наслаждением потягиваюсь. — Бывайте, родич.

Не оборачиваясь, направляюсь прямиком ко входу в здание. Слышу за спиной удаляющийся звук мотора. Отделался наконец!

Несколько бандитского вида личностей кучкуются у порога, что-то обсуждая. Внимательно пялятся, но ничего не спрашивают.

Тяну тяжёлую дверь на себя и вхожу внутрь.

***

Андрей Петрович Островский сжимает оплётку рулевого колеса так, что белеют пальцы.

Мелкий ублюдок!

Раньше был пентюх пентюхом. А теперь вон как заговорил, сопляк! «Я — твой глава»!!! Это ж надо такое в глаза старшему родичу ляпнуть.

Правду говорят, яблоко от яблони…

Ну, ничего. Изнанка быстро исцелит его нахальство. Скоро племянник станет как шёлковый.

Если вернётся, конечно.

***

Публики в трактире относительно немного: видимо, ближе к ночи собираются. Трое каких-то здоровяков сидят с кружками за столом в дальнем углу. Стол рядом с ними тоже занят.

Недолго думая, подхожу к широкой стойке у стены, где уже поджидает меня грозного вида трактирщик.

— Комнаты сдаёте? — спрашиваю вальяжно, нимало не смущаясь. Чужие взгляды давно меня не коробят.

— Предположим, — ответ грубоват, но интерес чувствуется. — Деньгами или макрами?

— Деньгами. На ближайшие сутки, вместе с ужином и завтраком, — подвигаю по столу свёрнутую пополам десятку. — Ужин за свободный стол, а сдачу вам, если проследите, чтоб меня в комнате никто не тревожил.

— Ух ты, какой щедрый малыш, — раздаётся над ухом гулкий бас. В нос бьёт сивушный запах. — Может, и нас тогда выпивкой угостишь, чтобы мы тебя не тревожили?

Оборачиваюсь и сталкиваюсь взглядом с одним из трёх бугаёв, восседавших недавно за дальним столиком. Двое его дружков стоят чуть позади, демонстрируя ехидные щербатые лыбы.

Весело вам, значит? Ну давайте тогда всех веселить. Вон другие посетители тоже смотрят. Нужно организовать им незабываемые впечатления.

Встречают же по одёжке, так?

«Пус-сть будет ш-шоу! — слышу возбуждённое шипение. — Больш-ше, зрителей, больш-ше с-славы, больш-ше силы. Получиш-шь от меня благоданос-сть!»

[Покровитель предлагает увеличить его известность в мире людей. Награда: новая способность «Змеиная жила». Штраф за провал: потеря возможности говорить в течение суток.]

Любишь выступать на публику, значит? Будет тебе и аншлаг, и вызов на бис! Заодно предыдущий дар в боевых условиях испытаю.

— Чего ж не угостить, если вежливо просят, — сую руку в карман и достаю ещё червонец. — Вот только сомневаюсь, что дело одной попыткой угоститься за мой счёт ограничится.

— Не сумлевайся, парень, мы берега видим, — гыгыкает один из дружков.

Сам пошутил, сам посмеялся. Возьми с полки пирожок, закусишь.

— Ну раз видите, то дело другое.

Улыбаюсь тоже. И кладу правую руку на стойку так, чтобы было видно перстень.

— В таком случае, — продолжаю, — вам не составит труда пообещать перед всеми здесь присутствующими, что дальше за мой счёт вы пьянствовать не продолжите?

Время уже привычно замедляется, давая всем вокруг внимательно рассмотреть висящий в воздухе текст договора.

[Вы обязуетесь сегодня не пить за счёт Кирилла Островского без его на то соизволения.

Награда — отсутствие похмелья и приподнятое настроение. В случае нарушения — возврат похмелья и двукратной стоимости выпитого или её эквивалент в макрах.

Вы готовы принять сделку?]

Символ якула над договором вспыхивает зелёным, время возобновляет ход. Громилы довольно ржут.

Остальные посетители перешёптываются между собой, глядя с недоверием.

— По две порции лучшего вашего алкоголя этим господам, — протягиваю купюру трактирщику. — Пусть выпьют за моё здоровье. Сдачу оставьте себе.

Три жадных взгляда провожают исчезнувшие под прилавком деньги. Размечтались! На то, что я вам их в руки дам, уговора не было.

Первые кружки появляются уже через пару мгновений.

Громилы спешно расхватывают их и опрокидывают содержимое в себя.

Вторая порция, поданная вслед за первой, окончательно вырубает у троицы способность трезво мыслить. Минуты две жадность борется с благоразумием, но последнее с треском проигрывает.

— Слышь, малец, — с трудом переставляя ноги, подбирается ко мне главный. Возвышается надо мной, якобы грозно. Боюсь-боюсь. — Надо бы добрых людей уважить как следует. Маловато всего двух кружечек, правда, ребзя?