Я переваривал его слова. Предатели. Среди моих людей, среди тех, кого я защищал, за кого лил кровь.

— Кто? — выдавил я сквозь зубы. — Кто это сделал?

— Поймали уже, — ответил он, глядя мне в глаза. — Троих. Двоих повязали дружинники, а третий… того сгоряча зарубили, как узнали. Остальные сидят внизу, в сарае у стены. Ждут.

Я стиснул зубы. Предательство — это было хуже, чем враги на стене. Киевляне хотя бы открыто шли на меня, а эти твари прятались за спинами моих людей, улыбались мне в лицо, а потом уничтожали наше оружие. Я представил, как кувшины с горючей смесью, что мы тащили ночью через реку, разбиваются о камни внизу, как огонь, что мог бы сжечь киевлян, гаснет в грязи. Это было не просто предательство — это была наша смерть, отсроченная только чудом.

— Потом разберусь, — процедил я, отводя взгляд. — Сейчас не время. Пусть сидят, подыхают от страха. У нас бой впереди.

Добрыня кивнул, но в его глазах мелькнуло что-то тяжёлое, будто он хотел сказать больше, но сдержался. Он отошёл к дружинникам, что сидели у стены, и буркнул им что-то — те встали, подхватив оружие, и вышли наружу. Я остался у катапульты. Без снарядов она была просто грудой дерева и железа, бесполезной в бою. Я пнул рычаг ногой, и он качнулся с глухим стуком.

Я спустился с башни. Солнце поднималось выше, разгоняя туман. Киевляне внизу готовятся к новому удару. Их командиры кричали, воины тащили лестницы ближе, а в лагере мелькали тени — больше, чем раньше. Я прищурился, пытаясь понять, что они задумали.

— Княже, — голос одного из дружинников вырвал меня из дум. Он стоял у бойницы, глядя вниз. — Они опять лезут. Лестницы ставят.

Я шагнул к нему, выглянув наружу. Он был прав — киевляне снова шли на стену, через пару минут обстрелов с обеих сторон, их лестницы поднялись к бойницам.

Я бросил взгляд на Добрыню, который стоял у башни, и кивнул ему. Он понял без слов — поднял меч, крикнул дружине готовиться. Передышка кончилась. Я сжал топоры крепче, адреналин снова гонит кровь по жилам.

— Держим стену! — рявкнул я, перехватывая топор поудобнее. Дружина вокруг меня ожила: лучники натягивали тетивы, самострелы щелкали, посылая болты вниз, а те, у кого были мечи и топоры, готовились встретить врагов у бойниц. Добрыня стоял справа, его щит был утыкан стрелами, но он держал его крепко.

Первая лестница ударилась о стену прямо передо мной, и я шагнул к ней, не дожидаясь, пока киевляне полезут. Первый враг высунулся из-за края, его борода торчала из-под шлема, а в руках блестел короткий меч. Я рубанул правым топором сверху вниз, и лезвие врезалось ему в плечо, пробив доспех. Он заорал, падая назад, и утянул за собой лестницу и мой топор. Мне подали еще топор. Дружина загудела, кто-то крикнул: «Так их, княже!» — и уголок моих губ тянется вверх.

Но киевляне продолжали. Ещё две лестницы встали рядом, враги полезли сразу кучей, как муравьи. Я крутнулся, рубанув одного по ногам — он свалился, загородив проход, но второй перепрыгнул через него, целясь мне мечом в грудь. Я отбил удар левым топором, а правым ударил снизу, вспоров ему живот. Кровь хлынула на камни, и он упал. Добрыня тут же подскочил, пнув третьего ногой обратно вниз, и лестница снова полетела, ломая кости тем, кто был внизу.

— Сбрасывайте их! — крикнул я, и дружина бросилась к бойницам.

Мы толкали лестницы плечами, рубили канаты, пинали их ногами — всё, что могли. Одна за другой они падали, и крики киевлян смешивались с треском дерева. Но их было слишком много. Новые лестницы поднимаются взамен упавших. Стрелы сыпались градом. Самострелы отвечали, болты вонзались в щиты и доспехи врагов, но этого было мало.

И тут я услышал низкий, гулкий звук, который пробился сквозь шум боя.

Бум. Бум.

Я выглянул за край стены. Внизу, у ворот, киевляне подтащили таран — огромный ствол дерева, подвешенный на канатах, с железным набалдашником, который блестел, как глаз зверя. Десяток воинов раскачивали его, и с каждым ударом ворота дрожали, треща всё громче.

Бум. Бум.

Щепки летели в воздух, дерево гнулось. Долго оно не выдержит.

— Княже, таран! — крикнул Добрыня, его голос перекрыл свист стрел.

Он стоял у бойницы, глядя вниз. Я шагнул к нему, чувствуя, как сердце ухает в груди в такт ударам тарана. Ворота были слабым местом — старые, потрескавшиеся, они держались на честном слове и паре железных скоб. Да, там были баррикады, но их не хватит и на пару минут. Если ворота падут, киевляне ворвутся в город, и стена станет бесполезной.

— Держим лестницы! — рявкнул я, бросаясь к очередной.

Я рубанул по канатам, и она унесла с собой троих врагов. Дружина сражалась рядом.

Мы держались, но таран бил всё сильнее.

Бум. Бум.

Ворота трещали, железо скрипело, и я услышал, как дерево начало поддаваться — глухой треск, словно кость ломается. Я бросил взгляд вниз: киевляне у тарана кричали, подбадривая друг друга, их лица были красными от напряжения.

— Княже, они прорываются! — крикнула Веслава, появившись слева.