А бабуля-то, оказывается, адреналиновая наркоманка. Впрочем, чего еще ждать от ушкуйницы и контрабандистки.

— Действуем!

Снег приятно поскрипывал под ногами, морозный воздух обжигал легкие, а сердце стучало в груди кузнечным молотом. Мы лесными призраками крались к блокпосту. Судя по голосам, доносившимся из-под навеса, эллины продолжали веселиться, не ведая о приближающейся смерти.

Кивнув друг другу, мы разошлись в стороны, окружая ничего не подозревающих врагов. Я приблизился к блокпосту и залег за грудой бревен, готовясь к атаке. В этот момент один из воинов встал и, шатаясь, направился в сторону деревьев, за которыми залег Ардак, очевидно, для того, чтобы справить малую нужду.

Эллин расстегнул штаны и, оперевшись рукой на ствол сосны, собрался делать свои дела, когда из темноты на него неслышной тенью выпрыгнул Ардак. Раздался негромкий вскрик, переходящий в булькающий хрип, который тут же оборвался. Эта смерть послужила нам сигналом. В тот же миг я выскочил из своего укрытия. Два быстрых выстрела — и двое эллинов упали замертво, даже не успев понять, что произошло.

Шулун к тому времени уже расправился со своей парой воинов, сидевших у костра. Парень действовал молниеносно, как истинный степной хищник — выстрелы из арбалетов и вот его клинок уже сверкает в отблесках пламени, оставляя за собой кровавые разводы. А спустя мгновение к нему присоединились и мы с Ардаком. Резать пьяных, практически не сопротивляющихся бедолаг, не доставляло никакого удовольствия. Но если дать им опомниться, они станут опасны. Смертельно опасны. Поэтому мы просто делали свою работу.

К сожалению, провести атаку абсолютно бесшумно не удалось. Шум битвы всполошил отдыхающих, а тут еще и один из подраненных успел закричать, прежде чем его добили. Дверь избы распахнулась, и на улицу попытался кто-то выскочить, но тут же рухнул, пронзенный стрелой. Зазвенело разбитое стекло, и в опорное бревно рядом с моей головой воткнулось сразу два болта. Пришлось в невероятно прыжке перекатом уходить в сторону.

В полете успел глянуть на ход боя. Ардак с Шулуном тут закончат. А мне надо заняться теми, что всполошились в избе. Двери держит Радомира. Но обороняющиеся сейчас полезут через окна. А учитывая, сколько их там, нам придется несладко. Стремительным рывком я перебросил себя к стене избушки и шарахнул в разбитое окно магией. Уши резанул жуткий вой сгорающих заживо людей. Из окна выпрыгнул объятый пламенем воин и закружился махая руками, пока не рухнул в снег. За ним следом выскочил еще один и тут же затих. Третий покинуть горящее здание уже не смог, скорчившись в предсмертной агонии в оконном проеме. А спустя несколько минут все закончилось. Слышался только гул рвущегося к небу огня. Пламя практически сразу перекинулось на припаркованный к избе грузовик. Эх! А я хотел его затрофеить!

Степняки сновали между трупов, сноровисто обшаривая убитых, для страховки предварительно резанув им по горлу. Не отставала от кочевников и Радомира. В горячке боя я не заметил, а между тем, выбежавших через дверь было пятеро. Именно их сейчас и мародерила старая ватаманша. Не сумев стянуть с трупа кольцо, она спокойно вытащила из-за пояса тесак и отрубила палец, который, стянув и спрятав в карман цацку, просто выбросила в снег.

— Заканчивайте тут, и уходим. Зарево на полнеба. Надо уезжать, пока сюда не прислали проверяющих.

— Раньше утра не приедут, побоятся, — радостно оскалилась Радомира.

— Ты мне так же уверенно говорила, что в лабазах сидят одиночки, — я устало махнул рукой не желая спорить, — Трофеи — святое, просто не возитесь. Утром я хочу быть дома, — надо же, пещеры я считаю своим домом, а вот особняк в Або им так и не стал.

Мне, вдруг, нестерпимо захотелось оказаться в своем убежище, выпить кофе с коньяком, завалиться на диван в гостиной и отрешится от мира с интересной и глупой книжкой. Про любовь. Точно! Именно про любовь. Дамский романчик. Чтобы никто никого не убивал, чтобы не надо было думать… Хотя, в любовных романах убивают не меньше, чем в боевиках, а то и больше. Барышням тоже хочется пощекотать себе нервы. Значит, буду читать учебник по темпоральной физике, вполне себе достойное чтиво, мирное и успокаивающее.

— Ярл? Яаарл? Рагнар?! Ты чего застыл?

Вот же ведьма неугомонная.

— Задумался.

— Задумался… Напугал, злыдень! Стоит, улыбается, словно старых знакомых увидал! — она кивнула на трупы, — Иль, правда, с Лакапиными чего не поделил.

— При чем тут Лакапины? — я удивленно уставился на старуху.

— Так их жегвардейцы. А это Мишка Лакапин — она пнула труп с отрубленным пальцем, — Я думала, ты знаешь. Вон же грифон с галерой — их эмблема.

— Герб, — поправил я ее.

— Акстись, какой герб? — она с неподдельным изумлением уставилась на меня, — Откуда он у купчишек? Дворянство-то купленное у них. Дед нынешнего Великого Князя жаловал. Такой же барышник, как и эти. В бабку свою пошел. Принцессу эллинскую.

— Откуда ты все это знаешь, трактирщица? — я с подозрением посмотрел на Радомиру. Не проста спутница наша, ой, не проста. Как луковица. Снимаешь с нее одну шкурку, под ней вторая, третья… И сколько их, только она сама, да Боги ведают.

— Было бы что знать-то, — усмехнулась ведьма, — Лодброки вот они, на виду все. Князья Великие. А этих, — она махнула рукой на трупы, голос ее при этом сочился презрением, — Я еще до Любомира по Итилю гоняла.

— Когда-нибудь ты мне все про себя расскажешь, старая, — не рассчитывая на ответ, я развернулся и пошел по нашим следам туда, где мы оставили Тихого с женщинами и Русланом.

— Когда-нибудь, может быть, расскажу, — услышал я вслед, тихий шелест голоса Радомиры.

Никифору хотелось напиться. Нет, не так! Ему хотелось нарезаться, налакаться, нахлестаться до изумления, до полного забытья, до смерти. Чтобы никогда больше не видеть этот опостылевший снег, не чувствовать в спину ненавидящие взгляды местных варваров. А главное — стереть, вырвать из памяти искаженное мукой лицо с неестественно выпученными глазами добродушного увальня и весельчака Лу — единственного человека в этой проклятой дыре, с кем можно было скоротать вечерок за бутылочкой хорошего вина.