— Можешь поставить то заклинание, блокирующее шум? — попросила она, понизив голос. — То, что я скажу, не должен услышать никто другой.

Я удивлённо поднял бровь, но выполнил просьбу. Использовав часть своего магического резерва, я создал вокруг нас невидимый барьер Сферы тишины, через который не проникнет ни единый звук. Окружившее нас абсолютное безмолвие подтвердило, что заклинание сработало.

— Никто нас не услышит, — подтвердил я. — О чём таком секретном ты хочешь поговорить?

Василиса глубоко вздохнула, набираясь решимости, и подняла на меня взгляд, в котором читалась смесь тревоги и облегчения.

— Я лгала тебе. С самого начала, — начала она. — Я не простолюдинка. Не Василиса Ольховская. Я аристократка.

Я невольно усмехнулся.

— Знаешь, я догадался об этом в первые же минуты нашего знакомства. Притворщица из тебя так себе, — мои губы сами по себе расползлись в улыбке. — Тебя выдавали манеры, речь, даже походка. Простолюдинка так не держится.

Собеседница слегка прикусила губу.

— А догадался ли ты, что мой отец — Дмитрий Голицын, князь Московский? — спросила она тихо. — Ольховская — фамилия моей фрейлины.

Я аж крякнул от удивления. Одно дело подозревать благородное происхождение, и совсем другое — узнать, что перед тобой наследница одного из самых могущественных княжеских родов Содружества.

— Нет, этого я предположить не мог, — признался я, оценивая масштаб новой информации.

— Но Василиса — это твоё настоящее имя?

— Да.

— Что заставило княжну Голицыну скрываться в глуши, выдавая себя за простую магессу?

Геомантка опустилась на скамью, разгладив складки на своём практичном платье — слишком простом для дочери правителя Московского Бастиона.

— После того как матушка умерла, всё изменилось. Отец вскоре женился на Елене Строгановой. Новая княгиня, — её голос стал тише, с первого дня принялась стирать любые напоминания о своей предшественнице. Переставила мебель, сменила гобелены, уволила преданных матери слуг… И меня она воспринимает как живой упрёк — девочку с глазами первой жены, с её манерой речи, с её улыбкой. Едва обосновавшись в княжеских покоях, она забеременела и родила сына, чтобы престол обязательно отошёл её сыну. А ещё это полностью переключило внимание отца на нового наследника…

Девушка вдруг улыбнулась с неожиданной теплотой:

— Наверное мне положено ненавидеть своего младшего брата как соперника за трон. В конце концов, с его рождением я окончательно потеряла шансы на правление, — она покачала головой, словно отгоняя чужие ожидания. — Но Мирон не виноват в интригах взрослых. Ему сейчас четыре, и он удивительно светлый ребёнок. Постоянно дарит мне свои глиняные фигурки и рисунки, называет меня Лисой и просит рассказывать о камнях и минералах.

Я невольно улыбнулся, вспоминая своих братьев. Трувор — рассудительный, вдумчивый, всегда с книгой или магическим жезлом в руках. Именно он открыл метод двойной спирали, которым я пользуюсь до сих пор. И Синеус — младший, непоседливый, с неиссякаемым источником энергии и идей, порой абсурдных, но часто гениальных. А ещё бешеный рубака, практически берсерк, первым врывающийся в битву и последним уходящий из неё.

Наш отец, ярл, относился к нам троим по-разному: Трувора уважал за ум, меня — за лидерские качества, а младшего — за отвагу, граничащую с безумием. И всё же любил он нас одинаково, никогда не стравливая и не выделяя фаворита. «Вы — братья по крови и духу, — говорил он, — а значит, сильнее любого врага, пока остаётесь едины». Если бы только так оставалось всегда…

— С отцом всё гораздо сложнее, — продолжила Василиса после короткой паузы, наблюдая за пролетавшим мимо листочком. — Он любит меня, в этом я не сомневаюсь, но его представления о любви… своеобразны. Я всегда останусь неразумным ребёнком в его глазах, которого нужно оберегать, а точнее — контролировать. Для него любить — значит планировать мою жизнь до мельчайших деталей: с кем я должна дружить, за кого выйти замуж, какими искусствами увлекаться, — она стиснула руки в кулаки. — Когда проявился мой дар геоманта-рудознатца, он был крайне разочарован… Не потому, что это плохой дар — объективно, он ценный и редкий. Но потому, что он… неизящный. Неподходящий для княжеской дочери.

Она выпрямила спину, приподняла подбородок и произнесла низким, командным голосом, подражая суровому отцовскому тону:

— «Мне докладывают, что ты часами просиживаешь в каменоломнях, наблюдая за работой мастеров! Что ты проводишь время в лаборатории алхимика, изучая состав руд! Что ты возвращаешься в свои покои с грязью под ногтями! Ты позоришь нашу фамилию своими увлечениями!»

Она горько рассмеялась, обхватив себя руками, словно защищаясь от невидимой угрозы.

— Он так и не понял, что для меня это не увлечение и не каприз. Это часть меня, моя сущность. Я чувствую камень, чувствую металл в земле, как другие чувствуют тепло огня или прохладу воды. Он хотел, чтобы я стала придворной дамой, чьи таланты ограничиваются вышивкой, танцами и игрой на клавесине. А я… я просто хотела быть собой.

— Поэтому ты сбежала, — кивнул я.

— Да. Я должна была возвращаться из Смоленской академии в Московский Бастион, но смогла сбежать в пути от своей охраны. Направлялась в Покров — там живёт мой друг по академии, Алексей, который отчислился в прошлом году. Я хотела попросить его о помощи, затаиться, пока активные поиски не утихнут, а потом, через пару месяцев, сесть на конвой, идущий в сторону Уральскограда.

— Зачем туда? — удивился я.

— Там шахты Демидовых. Лучшее место для геоманта. Я думала устроиться туда, набить руку, стать настоящим специалистом, — её глаза загорелись, когда она говорила о своих планах.