Меня поймали, заключили в объятья и накрыли мои губы поцелуем. Мы жадно пили друг друга, позабыв обо всём. О том, что сейчас на нас устремлены десятки глаз, о том, что мы теперь оба не свободны, о том, что я пропахла лошадиным потом, и о том, что сейчас не время и не место для поцелуев. Всё это было сейчас не важно. А важны были его руки, его губы и моя жажда.

Он оторвался от моих губ и стал покрывать поцелуями моё лицо.

— Как же я соскучился. Я извёлся за эти дни. Я единственный, кто смог столько выдержать без своей Каллис, но гордиться тут нечем. Я схожу с ума без тебя. Ты нужна мне. Ты мой воздух, моё счастье, моя жизнь. Не оставляй меня больше! — лихорадочно шептал он.

— Я так устала, я запуталась, мне так страшно, я не знаю, что мне дальше делать и что предпринять, — шептала я в ответ крепко прижимаясь к нему.

Его объятья были тем щитом, что сейчас защищали меня от всего мира, от навалившихся проблем и мне хотелось спрятаться за ним, как за каменной стеной.

Только вот он был не моей каменной стеной, и спрятаться за ним у меня не получится. Осознание этого отрезвило, на меня словно ушат воды вылили. Что я творю?

И голос Альвы напомнил мне о том, где я нахожусь. Это от меня ждут, что я укрою и стану защитой!

— Венди! — Альва плакала.

Я оторвалась от Рунольфа, буквально выцарапала себя. Потому что отлепиться от него мне было очень сложно, и посмотрела на девушку, стоявшую на новеньком крыльце, прижимая к себе свёрток с ребёнком.

— Альва?

— Венди! Сверрушку ранили, он еле выжил. Врачи говорят, что он больше не сможет сам ходить. Никогда не сможет! — и она громко зарыдала.

Говорят, что для счастливой семейной жизни варгам надо закрывать глаза на недостатки друг друга…

Вопрос: а когда глaзa-тo можно открывать?..

Я окончательно высвободилась из объятий Рунольфа и, подойдя к Альве, обняла их вместе с ребёнком. Альва уткнулась в меня и зарыдала ещё горше. Я была выше её и сильнее, поэтому легко повернулась вместе с ней и пошла в дом, буквально таща её за собой. Хватит театральных сцен на широкую публику. Все и так, затаив дыхание, следили за нами — и работники Магни, и те, кто приехал вместе с Рунольфом.

— Альва, перестань рыдать. Слышишь меня!? Я во всём разберусь и постараюсь исправить! — встряхнула я девушку, когда мы зашли в дом.

— Что там можно исправить? Его Высочество приглашал к нему лучших столичных лекарей, и они в один голос сказали, что исправить уже ничего нельзя. Слишком поздно, — еле выговорила она сквозь слёзы, но успокаиваться всё же начала.

Я перевела взгляд на Рунольфа, и он хмуро кивнул. Тааак. Но вслух я спросила:

— Где вы разместились? На первом этаже?

— Да, в спальне рядом с кабинетом. Туда его и перенесли из кареты. Она единственная уже готова, вы такие молодцы! — закивала Альва.

— Идём, — и я, подхватив её за руку, потащила в комнату, благо это было недалеко.

Рунольф шёл следом. Проходя мимо кабинета, я увидела сидящего за столом незнакомого мне мужчину, который разбирался в счётных тетрадях и что-то кропотливо писал. Тааак. Потом разберусь. Сейчас не до этого.

Я влетела вместе с Альвой в комнату. Эта спальня была единственная на первом этаже, которую мы почти и не трогали. Она была в сносном состоянии и подверглась чисто символическому ремонту. Шторы были распахнуты, и в открытые окна лил яркий свет. На кровати лежал Сверр. Он, вопреки моим опасениям, умирающим не выглядел. Наоборот. Он полусидел на кровати и улыбался сидящему рядом с кроватью Магни. Они о чём-то оживлённо беседовали, и Сверр даже улыбался.

— Милый, Венди вернулась, — слабо сказала Альва.

— Да, я видел в окно, — улыбнулся мне Сверр, только вот улыбка у него была невесёлой.

Магни при нашем появлении вскочил. Он подвинул стул, и Альва села на него, покачивая ребёнка. Магни собрался было выйти, но я покачала головой, прося его остаться. Друг кивнул и отошёл к окну.

— Так. Мне нужны подробности. Что, как, когда, почему? — сказала я, тоже усаживаясь на стул.

И все устремились взглядами на Его Высочество, пришлось тоже вопросительно взглянуть на него.

— В столице начались беспорядки, сразу же после того, как до нас докатилась первая волна слухов. Варги выражали недовольство новыми сородичами, полуварги требовали закрытия остальных разломов, а люди, испугавшись, что они попросту вымрут как вид, были против всего. Недовольных было много. И половина из них даже иногда не понимала, что они вообще хотят и требуют. В городе начались погромы. Любители лёгкой наживы пошли грабить богатые особняки под предлогом борьбы за равноправие рас. Под лозунгом «равные права для варгов и людей» — они грабили и убивали.