Сейчас она должна была бы давать урок английского языка в квартире адвоката Абросимова. С начала оккупации все отказались от ее уроков. Чем руководствовался Абросимов, приглашая к своим детям жену арестованного коммуниста, она не знала... Дешевой платой? Пусть эксплуатирует! Что делать, когда девочки голодают? "Ни одного дня без английского", - таково было требование. Сегодня она забыла об уроке.

Лишь одного Шура никак не могла забыть: последнего дня, проведенного вместе с мужем. Это было больше двух месяцев тому назад, но память до сих пор сохраняла каждую мелочь.

Николай пил чай. Несмотря на все то, что произошло за последнее время, он не казался удрученным.

– Я не могу покинуть Архангельска...
– решительно говорил он.
– Я не имею права бросить рабочих. Ты, Шурик, не беспокойся. Недельки на две, на три придется куда-нибудь спрятаться. Но подполье будет организовано. Мы будем бороться.

В первый же день оккупации, второго августа, рано утром пришли с обыском. Однако Николая не арестовали. Английский офицер не знал, с кем имеет дело. Обыск делали впопыхах. Две винтовки Шура успела перенести к Потылихину, и он спрятал их в дровяном сарае. Через полчаса после ухода этого случайного патруля Николай простился с женой, побрился, переоделся, и ушел из дому. Его поймали верстах в семи от города. Вот и все, что она знала о муже. Неужели она больше не увидит его? Неужели это конец?

Вместе с толпой Шура покинула пароходик. На путях товарной станции ее нагнал какой-то железнодорожник. Молодой, даже юный вид Шуры смутил его.

– Вы жена Николая Платоновича?
– спросил он.

– Да, - ответила Шура.

– Идемте! Я знаю, у какого причала стоит транспорт "Обь".

Они пролезли под вагонами, стоявшими на путях подъездной ветки. Потом железнодорожник распрощался с ней, Шура подошла к американским солдатам и заговорила с ними.

Шагах в тридцати от солдат стояли заключенные. Базыкин, только что вернувшийся с погрузки, снял кепку и отирал ладонью высокий белый лоб. Он что-то оживленно говорил окружившим его заключенным. Вдруг один из них увидел возле солдат молодую женщину с узлом и корзинкой в руках. Вглядевшись в нее, он сказал Базыкину:

– Николай, да ведь это твоя жинка Базыкин поднял голову.

– Шурочка!
– дрогнувшим голосом крикнул он.

Услыхав голос мужа, Шура встрепенулась и, не обращая внимания на крики конвоиров, побежала к толпе заключенных.

– Коля! Милый! Родной! Коля!
– повторяла она, бросая вещи и обнимая мужа.

Он нежно целовал ее осунувшееся за эти два месяца лицо. Но счастье длилось не больше минуты. Подбежал подполковник Ларри, подоспели солдаты.

Они стали бить Шуру прикладами:

– Что вы делаете, негодяи?!
– закричал Николай, хватая солдат за руки.

Толпа ссыльных зашумела. Некоторые из них побежали на помощь к Базыкину. Но Ларри открыл стрельбу из револьвера.

Шура крикнула: "Коленька, не надо, убьют тебя. Не надо. Прощай, Коленька".

И уже не оглядываясь, она кинулась к железнодорожной ветке. Там Шура остановилась и увидала из-за вагонов, как цепь американских солдат, окружив заключенных со всех сторон, погнала их к берегу, к причалам. И в эту минуту Шурочка только об одном молила судьбу, чтобы Николай остался жив, чтобы его не убили.

"Какой ужас!" - думала она, глотая слезы и едва сдерживая рыдания.

Узел и корзинку, смеясь, подобрал один из солдат, и Шура поняла, что ни этой корзинки, ни теплых вещей Николай уже не увидит.

По распоряжению контрразведчика Ларри с пристани были удалены не только посторонние люди, но даже и грузчики. Часть заключенных по его приказу была послана к товарным вагонам: они должны были выгрузить колючую проволоку и перетащить ее на транспорт, Теперь почти вся палуба транспорта была завалена бухтами колючей проволоки. Матросы на стрелах спускали их в трюм.

– Не жалеют колючки!
– сказал один из заключенных и выругался.

– Видать, лагерь будет большой, - задумчиво отозвался другой, бородатый моряк в кепке и бушлате. Это был Жемчужный. Его недавно арестовал на улице американский патруль, производивший облаву.

– Слышь, братишка...
– оглядываясь на конвойных, шепнул Жемчужному матрос с "Оби".
– Забери-ка мешочек... Это мы для вас приготовили. И знайте, товарищи, мы за советскую власть!

Взяв мешок в руки, Жемчужный почувствовал на ощупь, что в нем лежат несколько буханок хлеба и еще какой-то сверток.

– Спасибо, браток, - тихо проговорил он, не поднимая глаз на матроса, и обратился к заключенным: - Разбирайте, товарищи, а то еще отнимут...

– Эх, ну и река, матушка-кормилица!
– воскликнул, глядя на Двину, молодой заключенный матрос с белокурыми лохматыми волосами, кочегар с ледокола "Святогор".
– Долго ли ты будешь томиться в неволе?.. Долго ли будешь носить на своей груди чужие, вражеские корабли?

– Не пой лазаря, Прохватилов, - прервал его Жемчужный.
– Махорка есть?