А потом зацвели проклятые розы. И хотя он не верил, будто кто-то в здравом уме согласится платить полновесным золотом за пусть и редкие, но цветы, раздражающее беспокойство никак не желало проходить. Каннингем отмахивался от него, как от назойливой мухи: подумаешь, отправила подарок королю! Его величеству чего только не дарят! Однако дурное предчувствие не унималось. И когда одним далеко не прекрасным вечером он лицезрел её величество в уборе из удивительных роз, а следующим далеко не прекрасным утром прочёл в газете восторженный панегирик королеве, цветам и леди Каннингем, то воспринял это с мрачным ощущением сбывшегося пророчества.

Проклятая девчонка нашла лазейку.

«Ничего, — утешал он себя, — мода преходяща. Сегодня все без ума от лазурных роз, завтра — от тигровых лилий. Цветы не металл, уголь или пшеница, не земля или лес. Цветами нельзя поддерживать постоянный доход».

И он с внешней благосклонностью принимал комплименты жене и барственно давал понять, что, конечно же, для того и дарил ей Колдшир, пока за королевским бриджем его величество вдруг не заметил:

— Надо же, Каннингем. Я был уверен, что ваша супруга уехала в провинцию, чтобы столичная суета не мешала ей в тягости. А оказывается, она задумала заняться садоводством.

— Мэриан всегда тяготилась шумом высшего общества, — светски отозвался Каннингем, однако внутри напрягся. — Ей милее спокойствие и размеренность жизни в дальнем имении. Вот почему я решил не неволить её.

— Благородно, — кивнул король, и невозможно было понять, иронизирует он или нет. — Но советую не затягивать с наследником, Каннингем. Я бы, пожалуй, даже оказал честь вашему семейству, став его крёстным отцом.

— Ваше величество, бесконечно польщён, — поклонился Каннингем, а про себя скрипнул зубами.

Значит, королю недостаточно просто его женить? Он хочет, чтобы брак получил подтверждение?

«Да какую же девицу я, сам того не зная, отбил у его величества?!»

Но с королями не спорят, и на следующее утро лорд Каннингем совершенно неожиданно для всех покинул столицу.

Он знал, что встретит холодный приём. Но что стало для него подлинной неожиданностью — это перемена в Мэриан. Если говорить выспренним, поэтическим языком, осиянный солнцем свободы скромный бутон распустился в дивную розу — почти такую же, как те, что вовсю цвели в саду старого замка. Беда лишь в том, что характер этой розы остался всё таким же колючим. Более того, она перестала это скрывать, без тени смущения демонстрируя поистине мужскую твёрдость и ум.

Восхитительная и недоступная, как древняя богиня луны, она, сама того не желая, разбудила в Каннингеме охотничий инстинкт. И то, что прежде он собирался совершить по воле короля, стало для него вопросом принципа.

Он обязан был объездить эту свободолюбивую кобылку. И нашёл быстрый и действенный способ это сделать.

— Утром, моя дорогая, — шептал он ей в нежное ушко, — вы поймёте, как были глупы, отказывая мне, и сколько удовольствия упустили из-за своего нелепого упрямства. Конечно, вы не смиритесь сразу, но после простите мне эту военную хитрость. Потому что вы моя, Мэриан. Только моя.

И полубессознательная Мэриан рвано вздыхала под ласками: пускай разум её спал, отзывчивое тело было близко к тому, чтобы наконец принять жаждущую плоть. Однако он сдерживался, не желая забрать всё удовольствие себе. Наоборот, он хотел разделить его, показать упрямице, что супружеский долг отнюдь не обязанность, а наслаждение.

Заставить её навсегда забыть о чужих объятиях, неважно — случившихся или ещё нет.

— Моя Мэриан.

И вдруг он вздрогнул. Что-то изменилось в комнате, откуда-то дохнуло льдистой опасностью, приглушающей жар телесной страсти.

«Что такое?»

Он с крайней неохотой отвлёкся от шёлковых бёдер Мэриан, мазнул взглядом по спальне, смутно освещённой плывшей над морем луной, и застыл.

В дальнем углу комнаты тревожно мерцал призрачный язычок голубого пламени.

«Пожар?»

Но обычный огонь горит золотым и рыжим, и от него не должно так явственно веять холодом.

«Что за дрянь вздумала мне мешать?»

Донельзя раздражённый, Каннингем текуче встал с постели. Не смущаясь собственной наготы, взял с прикроватной тумбочки подсвечник и угрожающе двинулся к огоньку. А тот, словно испугавшись, начал на глазах съёживаться и наконец погас — именно в тот момент, когда Каннингем подошёл к углу.

«Вот же сволочь! — ругнулся лорд, чувствуя, как настроение к плотским утехам утекает песком сквозь пальцы. — Откуда только он взялся?»

Ответа, разумеется, не было, и, на всякий случай пятясь, Каннингем вернулся к кровати.

Успевшая продрогнуть Мэриан лежала на боку, подтянув колени к груди. Длинные светлые волосы укрывали её серебристым плащом, и у Каннингема невольно сжалось сердце: такой хрупкой и беззащитной была её красота.

— Где твои шипы, роза? — пробормотал он, склонившись над женой.