— Это… шутка?

— Увы, госпожа. Я не знаю подробностей, мне просто сказали привести вас. Машина Зориных уже внизу, ожидает.

Светлана ощутила, как пол уходит из-под ног. Перед глазами всё потемнело, и она едва не потеряла сознание. Отмахнувшись от гвардейцев, которые бросились на помощь, она сказала:

— Выйдите. Мне нужно одеться и взять всё необходимое.

Она уже догадывалась, что произошло, но пока не могла поверить.

Дозвониться до брата не вышло. Сначала у него было занято, а затем он не брал трубку. А гвардейцы продолжали настаивать, чтобы она поторопилась.

Автомобиль с фамильным гербом Зориных ждал во дворе. Он был таким красивым и блестящим, что казался насмешкой над печальным финансовым положением Волковых.

Здесь было два бойца Зориных. Они коротко поклонились Светлане, и один из них отправился за руль, а второй открыл заднюю дверь.

— Садитесь, госпожа. Ваши вещи сложим в багажник.

Света ничего не ответила. Убедилась, что старый слуга вынес все её сумки и ничего не забыл. Только затем села в автомобиль.

Дверь захлопнулась с глухим стуком, словно крышка гроба.

Света впилась ногтями в ладони и зажмурила глаза, чтобы сдержать горькие слёзы.

«Володя, предатель! Неужели ты продал меня, как рабыню?» — эта и подобные мысли крутились в голове Волковой, пока гвардейцы Зориных везли её по ночной трассе.

Когда зазвонил телефон, и Светлана увидела, что это брат, она взяла трубку моментально:

— Что ты наделал?! — её голос сорвался на крик.

— Тише, — в трубке послышался спокойный голос Владимира. — Ты же не одна, я прав?

— Меня везут к Зориным! Ты что, сделал меня заложницей?!

— Да.

Света задохнулась от возмущения и теперь уже не смогла сдерживать слёзы.

— Подонок! Предатель! Как ты мог так со мной поступить? Что они теперь со мной сделают?!

— С тобой ничего не будет. Григорий Зорин благородный человек, хоть и бастард…

— Ты собирался убить его, а не прогнуться под него! — прокричала Светлана, а едущие спереди гвардейцы многозначительно переглянулись.

— Я был вынужден принять его условия, — Владимир говорил медленно, будто растягивая слова. — Мы проиграли битву. Но не войну. Замолчи и слушай.

Светлана замерла. В его тоне появилось что-то новое — холодная ярость, которая ощущалась даже через расстояние. Всхлипнув, она спросила:

— Хорошо… И что мне теперь делать? Как мне жить в чужом поместье?

— Правильно, молодец, — тихо ответил брат. — Задаёшь верные вопросы. Теперь ты будешь среди них. Глазами и ушами нашего рода. Зорин думает, что он победил. Но он кое-что не понимает…

— Что? — она плотно прижала телефон к уху, чтобы не пропустить ни слова, и чтобы гвардейцы ничего не услышали.

— То, что я не умею прощать обиды, — процедил Владимир. — И теперь мы уничтожим не только его. Мы сотрём весь их проклятый род с лица земли.

Ледяные мурашки пробежали по спине Светланы. Она вдруг осознала — Владимир не сдался. Он сделал её оружием, и поняла, что гордится этой ролью.

— Я… поняла, — прошептала она. — Сделаю всё, как ты скажешь, брат.

— Запомни: ты не заложница. Ты наш последний козырь.

Связь прервалась.

Светлана медленно опустила телефон. За окном мелькали огни приближающегося поместья Зориных — высокие чугунные ворота, аллея старых дубов.

Она выпрямила спину, стирая следы слёз с щёк.

— Хорошо. Если это война — я буду твоей тенью в самом сердце врага.

Когда машина остановилась у парадного входа, на её губах уже играла лёгкая, почти беззаботная улыбка.

Мы с Константином задержались в ресторане. Чтобы отметить нашу совместную победу над Волковым, оказалось мало одной бутылки шампанского и пары горячих блюд. Официантам и поварам пришлось работать до рассвета.

Впрочем, они, как и директор ресторана, оказались не против. Во-первых, мы щедро компенсировали все неудобства, во-вторых, они были счастливы, что обошлось без кровопролития в их заведении. Это место часто посещали аристократы, и по сравнению с некоторыми, наши переговоры и последующие посиделки прошли очень даже культурно.

Директор в конце мероприятия угостил нас тридцатилетним виски из потайного бара — оказалось, он держал там запасы для особых гостей.

Домой мы вернулись уже ближе к полудню. Константин слегка перебрал и шатался, громко требуя продолжения банкета.