У меня вообще пагубная привычка очеловечивать вещи. Рука не поднимается выбросить, если что-то сломалось или пришло в негодность. Вещь же будет страдать там, на помойке, не понимать, за что с ней так, она же ничего плохого не сделала! Звать на помощь, а никто не услышит… В общем, нельзя мне копить вещи. Помню, переживал за разбитую сахарницу, как за живую.

А тут целая квартира!

Я снова направился в ванную, но краем глаза заметил, что серое воплощение лени и невозмутимости на вершине кресла как-то оживилось. Лапы и брюхо грохнули об пол, и туча длинной шерсти уплыла под раковину. А затем я услышал… чавканье.

– Да ты… ом-ном… талант, модник… ом-ном-ном…

Любопытство вернуло меня на кухню, подвело к серой метелке хвоста. Я осторожно заглянул через мейн-куна.

Банка шпрот открыта!

И не просто открыта. Края банки идеально ровные, будто никакой крышки там и не было изначально. В ноздрях затрепетало от аромата копченой рыбки. Котяра повернул на меня умазанную в масле морду.

– Будешь?

– Нет, спасибо, – ответил я.

Хотя слюну сглотнул.

Мейн-кун вернулся к трапезе, а я снова направился в ванную. На полпути остановился, задумавшись.

Это место меня услышало. Значит, оно – все еще мой даймен. Несмотря на погром и на тот ужас, что творился со мной здесь неделю назад. Стены помнят хорошее. Моменты с Жанной, когда я жил в счастливом неведенье о ее истинной сути. И моментов было много, они все еще перевешивают тот мрак, когда я разом лишился работы, учебы и любимого человека. А заодно и будущего. И конечно, стены помнят самое удивительное утро в моей жизни: рыжая девушка в желто-зеленой клетчатой рубашке на голое тело хозяйничает у плиты, ее тихий напев, запахи яичницы, жареной ветчины и драников… и мое новое кошачье тело.

Я прислонился лбом к стене, глаза закрылись.

«Спасибо, – подумал я. А затем добавил: – Мне жаль, что они сделали с тобой такое».

Не знаю, услышала ли меня квартира, но я ощутил потребность сказать это, пусть и не вслух.

Наконец, уединился в ванной.

Она оказалась, как ни странно, невредимой. Забыли про нее, что ли? Дверь приоткрыта, в помещении густой сумрак. Вернее, тьма кромешная, но для человечьих глаз. Кошачье зрение худо-бедно справляется. Контуры различаю, и ладно.

Я запрыгнул на край ванны, прошелся по нему туда-сюда, как по обрыву каньона, и спрыгнул на акриловое дно. А затем, вопреки изначальной цели, вдруг улегся клубочком…

И задремал.

Еще один гигантский плюс кошачьего бытия в том, что мы очень легко засыпаем и просыпаемся. А чтобы вполне сносно выспаться, достаточно пяти минут. Не передать словами, какая удобная штука. В человеческой шкуре ворочался бы черт знает сколько, потратил бы несколько часов, а тут, как говорится, между делом. Как в лоток сходить.

Сон мне сейчас и правда не помешает. Передряга на крыше и в логове сфинксов неслабо так потрепала нервы. Однако даже пяти минут дремы меня лишили. Я подскочил от грохота. Как оказалось, с полки надо мной в ванну упали гигиенические принадлежности – шампунь, гель для душа и мыльница.

Запрокинув голову, смотрю на опустевшую сеточку полки.

Что за…

Они же не могли упасть сами. Один предмет – да. Стоял на самом краю, бывает… Но только не все сразу!

А затем я почувствовал, что не один. Не знаю, какой именно орган подсказал, что сзади кто-то есть. Шерсть встала дыбом, хвост задергался. Я успел отскочить на другой конец ванны и развернуться, а туда, где был только что, ударил упругий снаряд кошачьего тела, выскочивший из раковины. Если бы не разбудившие меня пластмассовые баночки, то когти, противно скрипнувшие об акрил, сейчас впивались бы в мое мясо. Спасибо, даймен!

Кот запрыгнул на край ванны рядом со смесителем, развернулся, злые глаза уставились на меня сквозь черные круглые стекла.

– Чужое брать нехорошо, – сказал Леон.

– Кто бы говорил. Или на чужие жизни это не распространяется?

– Зря ты не дал себя усыпить. Я хотел безболезненно.

– Свернуть мне шею?

Леон посмотрел исподлобья.

– Видишь ли, голова на этой шее теперь помнит мой даймен. Ты не оставил мне выбора.

Его хвост крутанул вентиль смесителя, из крана хлынула бирюзовая вода. Ванную озарил мягкий свет. Водяной язык пополз по дну к моим лапам, дурман начал проникать в мозг почти также быстро, как журчание в уши. Мир качнулся, контуры дернулись, словно струны.

Плащ вновь сковал тело, заставил распластаться морской звездой по акриловой поверхности. Пасть оказалась на одном уровне с подползающей к ней снотворной жидкостью.

– Это ты не оставил мне выбора, – говорю, выплевывая первые капли зелья, – затащив к себе в логово!

Блажень неумолимо подступает. Все, что удалось, это кое-как оторвать нижнюю челюсть от ванны и опустить на валяющуюся перед носом мыльницу. Это слегка отсрочит потерю сознания. Может быть.

Леон спрыгнул в воду. Брызги от лап окропили мне морду, отчего все вокруг превратилось в туман, опасно граничащий с провалом в небытие. Сфинкс в черных очках возвышается надо мной, как триумфальная статуя.