— Но общественное мнение…

— Толпа подобна стаду, — невозмутимо парировал голос. — Ей необходимы пастырь, чтобы вести за собой, и волк, чтобы держать в страхе. Найди козла отпущения. Обвини какое-нибудь ведомство или конкретных чиновников в превышении полномочий. Дистанцируйся от произошедшего. Это азы политического выживания.

— Я понимаю, — ответил Терехов, ощущая, как паника медленно отступает. — Будет сделано.

— И помни: ещё одна ошибка станет последней в твоей жизни.

Связь прервалась, и тишина воцарилась в кабинете князя. Он медленно поставил артефакт на стол, чувствуя себя опустошённым. Этот разговор высосал из него все силы, оставив лишь тупую, ноющую тревогу.

Ростислав подошёл к портрету дочери, висевшему на стене. Екатерина — его главная гордость и слабость — смотрела с картины надменным, но прекрасным взглядом. Всё, что он делал — эксперименты, исследования, политические манёвры — было ради неё, ради того, чтобы оставить ей наследство, достойное бессмертия.

А теперь всё это висело на волоске.

Вернувшись к столу, князь открыл сейф, извлёк оттуда небольшую шкатулку и достал чёрный кристалл — редчайший вид Эссенции, добытый в одном из экспериментов. Кристалл пульсировал тёмной энергией, словно в такт биению сердца, и эта пульсация успокаивала его.

Терехов аккуратно вернул чёрный кристалл в шкатулку. Его лицо, обычно бесстрастное, на мгновение исказилось от ярости и отчаяния. Ситуация казалась безнадёжной, но у него оставались связи, ресурсы и, главное, терпение. Платонов не подозревал, с какой опасной игрой связался. И этот урок окажется очень, очень дорогим.

Да, Муром пострадал от санкций, его репутация — от скандала, но игра ещё не была проиграна. А в этой игре он давно научился не считаться с потерями.

Затаиться?! Терехов лучше чем кто либо другой знал цену власти. Стоит показать слабость — и тебя моментально сожрут.

У его неприятностей есть имя. И это имя — Прохор Платонов. Стоит избавиться от этого выскочки, и всё станет на круги своя.

Скальд парил в вечернем небе, ловко используя восходящие потоки тёплого воздуха от нагретых за день крыш Сергиева Посада. Его острые глаза быстро обнаружили троицу бандитов, покинувших магазин Прохора. Они шли по извилистым улочкам, громко переругиваясь между собой. Лысый со шрамом, которому Прохор продемонстрировал свою силу, постоянно растирал правое плечо, морщась от боли.

Ворон снизился, держась на безопасном расстоянии, но достаточно близко, чтобы слышать их разговор. Уши Скальда, усиленные древней магией, улавливали каждое слово даже сквозь городской шум.

— Да клянусь бабкиной могилой, у того сраного аристо пальцы как клещи, — жаловался лысый, снова потирая плечо. — Вцепился так, думал, руку оторвёт!

— Говорил я тебе, Колян, не зарывайся, — проворчал широкоплечий бандит с кривым носом. — Сразу видно было — непростой хмырь.

— Откуда ж мне знать, что он маг? — огрызнулся лысый. — Думал, обычный торгаш, из этих… как их… выскочек. А он, сука, плечо мне чуть не сломал одним пальцем!

Третий бандит, худощавый с нервным тиком, тревожно оглядывался по сторонам:

— Хромой нас убьёт. Он же ясно сказал: либо деньги, либо уговор.

— Заткнись! — рявкнул лысый. — Без тебя тошно! Сам доложишь Еремею, как ты там стоял с мокрыми штанами, когда эта девка ледяные иглы навела!

Скальд с интересом наблюдал за перемещениями группы. Постепенно улицы становились всё уже и грязнее, роскошные дома сменились обветшалыми строениями. Они находились на границе двух районов — приличного, где селился средний класс, и так называемой Ямы, где обитали люди, которым уже было нечего терять.

Наконец троица остановилась перед двухэтажным зданием с потемневшей от времени вывеской «Золотая подкова». Скальд приземлился на крышу соседнего дома, наблюдая, как бандиты входят внутрь. Кружным путём ворон перелетел к открытому окну второго этажа, откуда хорошо просматривался общий зал.

Внутри трактир полностью соответствовал своей репутации — дым стоял коромыслом, воздух был пропитан запахами дешёвого алкоголя, пота и чесночных колбасок. За столами сидела публика, которую в приличных местах на порог не пустили бы: карманники с ловкими пальцами, шулеры с колодами крапленых карт, громилы с тупыми лицами. В дальнем углу расположились несколько девиц с ярко накрашенные губами, весьма символической одеждой и мёртвыми глазами. У барной стойки суетились мальчишки-беспризорники, подносившие выпивку и собиравшие объедки со столов.

Троица бандитов направилась в дальний угол зала, где за отдельным столом сидел грузный мужчина лет сорока пяти с неровно подстриженной рыжеватой бородой. Его левая нога была вытянута под странным углом — очевидно, результат неудачно сросшегося перелома, из-за которого он и получил прозвище Хромой. Массивные и покрытые жёсткими рыжими волосками руки Еремея, напоминающие медвежьи лапы, сжимали кружку с тёмным пивом. Одет он был не по-бандитски опрятно: в тёмно-коричневый кафтан хорошего качества и льняную рубашку, застёгнутую до верхней пуговицы. На его пальцах тускло блестели массивные серебряные перстни.