Тычу в лицо мастера листом рисовой бумаги, на котором я вчера ночью накидал чертёж полевого орудия, диаметр ствола которого равен двум цуням. Я подписал чертёж как «Двухцуневое полевое орудие B38».

Ещё в Храме было установлено, что один цунь — это 33,3 миллиметра, то есть, два цуня — 66,6 миллиметров. Такой калибр я и выбрал для полевого орудия собственной конструкции.

Кто-то скажет, что маловато, а я скажу, что пиздато: стрелять они будут картечью, причём очень жёстко, но это не главное — самым главным фактором я считаю мобильность. Чем быстрее будет перемещаться орудие, тем ценнее это на поле боя. Я в душе не ебу, почему так, просто имею такое интуитивное представление об этом.

Но орудийных дел мастер Гэ Боджинг имеет какое-то другое представление о том, какими должны быть пушки, поэтому ебёт передо мной барашка — не нравятся ему мои слишком смелые идеи.

— Я считаю, что с такими орудиями мы проиграем войну, — заявил мастер Гэ.

— Ты мозги мне не делай, уважаемый, — попросил я его. — Делай, как говорю, и нормально всё будет.

— Такая пушка взорвётся! — возмущённо выкрикнул Боджинг.

— Да не взорвётся! — ответил я ему. — Я всё посчитал!

— Бронза не выдержит! — мотнул головой мастер.

— Я лично подпалю запал! — пообещал я.

— Вот тогда хорошо! — сразу же согласился Боджинг.

— Вот и здорово! — ответил я на это. — Но, чтобы завтра было ёбаный в рот, как ёбаный в рот!

— Будет! — заверил меня мастер.

— Замечательно! — кивнул я и пошёл на выход.

Блядь, мастер Бао…

Я забросил личные тренировки — стагнация, упадок, распиздяйство!

Нужно пампиться, ведь от этого зависит моя жизнь, но времени нет — я делаю ещё десятки вещей, от которых тоже зависит моя жизнь и жизнь десятков тысяч человек.

Следующим пунктом назначения стал «Институт развития экстремальной медицины», развёрнутый на мощностях частной лечебницы господина Цинь Ливея.

Лекарь Цинь вызвался обучать самых сообразительных из солдат несложным методам первой медицинской помощи. Все эти методы тесно связаны с перевязыванием ранений и пичканьем пациента целебным эликсиром авторства Доры.

Не знаю, как она сейчас, но даже если ей не повезло, она уже оставила значимый след — её целебный эликсир спасёт тысячи жизней.

Гильдия алхимиков города Наньхэ, по приказу вана, готовит эликсир десятками литров в сутки и всё уходит на снабжение армии.

Чудодейственного эффекта от эликсира ждать не стоит, всё-таки, у обычных людей слишком мало циркулирующей в организме Ци, но даже при такой не очень жизнеутверждающей вводной эликсир сильно увеличивает шансы на выживание и ускоряет восстановление после ран.

— Здоров, господин Ливей! — приветствовал я доктора. — Как твоё ничего?

— Приветствую, мастер Вэй, — степенно кивнул мне он. — Должен сказать тебе, что твоя солдатня отличается изысканной тупостью и непревзойдённой необучаемостью.

— Это дело известное, — усмехнулся я.

— Чаю? — спросил Ливей.

— Давай, — согласился я и сел на циновку перед столиком.

Когда вернусь домой, вернее, если вернусь, наверное, будет трудно снова привыкать к стульям, креслам и диванам…

— К-хм… — кашлянул я, отведав зелёного чая из чашки.

Ливей, похоже, где-то сидел, потому что он умудряется варить забористый чифирь даже из зелёного чая.

— Это ведь должен был быть зелёный чай, — произнёс я, глядя в чашку, на мерзкого оттенка напиток. — А на вкус как испорченный чёрный. Ты ведь неслучайно его таким сделал?

— Именно, — кивнул Ливей с довольной улыбкой. — Чёрный для народа. Зелёный — для тех, кто хочет страдать по-настоящему.

— Глубоко, — оценил я.

— Подготовка полевых лекарей идёт медленно, — произнёс Ливей, наливая себе ещё одну чашку «зелёного чифиря». — Ученики тупы, ленивы и почему-то считают, что занимаются каким-то подлым делом. У меня есть методы для вразумления нерадивых учеников, но нужно твоё разрешение.

— Считай, что ты его уже получил, — улыбнулся я.

— Превосходно, — кивнул лекарь. — Это очень умно — организовать такую службу для спасения раненых. Это плохо, потому что множит страдания, но для провинции это выгодно.

Философию Поднебесной я понимаю и даже принимаю этот момент насчёт «умножения страданий». Чем дольше живёшь, тем больше страдаешь — так считают буддийские мудрецы. Это как-то проникло в даосизм, поэтому в современной философии есть два течения.

Одно утверждает, что быть на Пути — страдать, но это нужно сделать, а другое утверждает, что если уж помер на Пути, то, значит, преуменьшил свои страдания и на следующий круг перерождения пойдёшь чуть более чистым, если, конечно, не «сократил свои страдания» своими руками…