Есть в этом что-то наше, отечественное. Жизнь — боль, всё плохо, но мы идём по своему пути, встречая на нём горе, несчастье, тоску и наблюдая редкие, а от того очень ценные, всполохи радости…

Но у нас это всё приняли, признали, что такова жизнь, а в Поднебесной это вызвало внутренний протест. Мы страдаем, мучаемся и умираем, стараясь прожить эту жизнь достойно, а местные стремятся к бессмертию. Это не значит, что тут сплошь трусливые мудаки, но очень многие занимаются, по мере возможности, практиками, оттягивающими час встречи со Смертью.

Наш метод — прожить жизнь с честью, гореть ярко, а в конце потухнуть, как догоревшая свеча. Смерть — это не враг, это лишь конец, ведущий к вечному покою.

Местный метод — пройти Путь до конца, достойно, красиво, но обязательно до конца. Смерть — это враг, но не потому что страшно умирать, а потому что служит помехой к завершению Пути.

Вкрапления буддизма приблизили даосизм к нашей, отечественной философии, но лишь слегка.

Всё-таки, это два совершенно разных мира, разделённых государственной границей — Россия и Китай…

— Это выгодно всем нам, — покачал я головой. — Единственное, что удерживает орду жадных кровососов от глоток мирных жителей — это армия вана. И она должна, в кратчайшие сроки, стать эффективной, иначе нас сметут. Те из вас, кто останется в живых, будут завидовать мёртвым.

— Те из вас, кто останется в живых, будут завидовать мёртвым — хорошая фраза, — кивнул лекарь Ливей.

— Её не я придумал, — вздохнул я. — Это был Джон Сильвер.

— Никогда не слышал о нём, — признался лекарь.

— Немудрено, — усмехнулся я. — Он из другого мира, а ещё и вымышленный персонаж из романа «Остров сокровищ».

— М-хм… — задумчиво хмыкнул Ливей.

— Мы успеваем? — спросил я.

— Да, мы успеваем, — кивнул лекарь. — Ещё две-три недели и у армии достопочтенного вана будет достаточно «шанида».

«Шанида» — это то, как слышат местные слово «санитар». Точнее, это я подобрал иероглифы по смыслу, чтобы и звучало похоже и было понятно, что всё это значит. «Шань» — врач или милосердный, «И» — исцелять или лечить, «Да» — распространять или доносить. Получается что-то вроде лечащего врача. И всем всё понятно.

— Правда, они будут способны просто не дать раненому умереть, — вздохнул Ливей с сожалением.

— Ты всё никак не поймёшь? — поморщился я. — В этом весь смысл! На поле боя и так не окажешь достойную помощь, поэтому нужно, чтобы раненых кто-то уносил в тыл, где будет развёрнут полевой госпиталь, в котором и будет оказана достойная помощь.

— Недоучивать ученика — навлекать позор на голову учителя, — покачал головой лекарь.

Классическая проблема местных — всё нужно доводить до совершенства. Взялся учить ученика — учи его до полного охуевания. Взялся готовить блюда — готовь так, чтобы все охуевали. Взялся заваривать дошик — заваривай до конца. Достал нож — режь и всё такое…

— Считай, как хочешь, но наказ вана исполняй, — махнул я рукой. — Как дела с эликсирами, кстати?

— К сроку будет нужное количество, — ответил Ливей. — Достопочтенный ван назначил ответственным меня, поэтому не забивай свою голову ненужными думами. Это моя забота.

— Да-да, конечно, — кивнул я. — Ладно, тогда не задерживаю — покедова, Ливей.

*46 день юся, провинция Тея, региональная столица Наньхэ, мастерская «Чёрный молот»*

— … вот такая вот хуйня, Бобик, — закончил я историю.

Пёс, сидящий у порога кузницы, жалобно проскулил. Он обычный, беспородный, дворняга, которой жить до первой длительной осады города.

— Да не унывай! — ободряюще улыбнулся я ему. — Карма потом достала этого мудака — у его тачки прогнило дно и он вернулся в мою мастерскую, а там мы уже посчитались.

— Зачем ты разговариваешь с этой шавкой? — показалась в двери Лу.

— Давай-ка поуважительнее к господину Бобику, — потребовал я. — Это для тебя он шавка, а для других собак он, может быть, кое-где и кое-кем уважаемый пёс!

— Ты так шутишь? — нахмурилась селянка.

— Вот для тебя он шавка, а для кого-то — ты, — произнёс я. — Всё зависит от социального положения.

— Соц… что? — не поняла меня Лу.

— А вот Бобик меня прекрасно понимает и тупых вопросов не задаёт, — улыбнулся я и вытащил из кармана вяленое мясо, завёрнутое в тряпицу. — Держи, Бобик!

Пёс поймал брошенный кусок на лету и сразу же отбежал подальше, чтобы не отняли.

— Ты очень странный, — констатировала Лу.

— Никогда не отрицал, — пожал я плечами. — Мой отец вообще говорил, что я уродился долбоёбом и толку от меня не будет. До сих пор не знаю, прав он оказался или нет…