Шрифт:
— Привет, Павел! Надеюсь, у тебя всё хорошо! Ты дурак…
— Стоп! Ёптумать, Пацация! Ну ты ещё «негодник» скажи! Ты вообще когда-нибудь обижал людей?!
— Ну я…
— Ну-у-у, я-я-я-я, — передразнил Ярышкин. — У тебя такая благодатная почва для сарказма! Ты же человеку рога наставил; ты ведь его уже считай, что унизил ниже плинтуса! Вот и танцуй от этого! Давай, поехали!
— Привет, Павел! Надеюсь, что у тебя всё хорошо! Я наставил тебе рога и унизил ниже плинтуса…
— Да не надо ЭТО говорить! Пацация?!
— Что?
— Разозлись, б****ь!
— Я не могу.
— Разозлись, я сказал! Вспомни что-нибудь обидное!
— Что?
— Да что угодно! — Его Благородие на секунду задумался. — Хинкали твои — говно, вот что!
— Это неправда, — с явно что проработанным спокойствием ответил Гио. — Я знаю, что это не так и вам не удастся меня задеть.
На какое-то время повисло молчание. Жужжание вентилятора, сопение бабушки-кассирши, да ещё детские радостные визги, доносящиеся из открытого окна, — кажется, малышня Вытегры по поводу жары наделала себе брызгалок.
— Попробуем ещё раз, — сказал Ярышкин. — Повторяй за мной: «я трахнул твою бабу».
— Я трахнул твою бабу, — от такой грубости Пацация невольно поморщился.
— А теперь так же, но на камеру. И харю не криви. Поехали!
— Привет, Павел! Надеюсь, у тебя всё хорошо. Я трахнул твою… Владимир Агафонович, это крайне неуважительно по отношению к Рите! Можно я скажу, что занимался с ней любовью? И слово «баба»… оно… м-м-м-м…
— Ну п****ц, — Его Благородие засунул телефон обратно в карман. — Я всё понял. Иди сюда, вместе текст писать будем.
После Ярышкин силой мысли прогнал бабушку в подсобку, нашарил за кассой тетрадь, что служила для учёта наличности, как в школе вырвал из её центра двойной листочек и… внезапно для самого себя завис.
— И где только Еремей Львович, когда он так нужен? — задумчиво спросил он, покусывая ручку.
На словах Лев Толстой, а на деле вовсе нет. Внезапно оказалось, что набросать подобный спич не так-то просто и, наверное, было бы неплохо озаботиться этим заранее. Однако время поджимало, нужно было действовать, и тут Владимиру Агафоновичу в голову пришла гениальная идея.
Всё это время он знал нужных людей. Людей, которые возвели скабрезность в абсолют и на унижении ближнего своего съели собаку.
— Чумно-о-о-ой! — весело закричал Салоимитатор.
— Как дела, старик?! — подключился к видеоконференции Изжога.
— Ребята, привет. Есть дело по вашей части.
— Слушаем внимательно.
— Короче. Фабула вот в чём: этот господин за моей спиной…
Под весёлое хрюканье ребят, Ярышкин по полочкам разложил братьям Бобровым всю ситуацию, и поставил цель. Ну а дальше… дальше оставалось лишь успевать записывать…
Часть клана Каннеллони уже приехала и обосновалась в Мытищах. Всего лишь пара человек. В качестве агентов, они пытались узнать о Сидельцеве всё, что только возможно. Где живёт, где бывает, с кем видится и так далее и тому подобное.
Понятное дело, что без знания русского языка было тяжко. Да и вообще… добыть сведения о человеке, который живёт вне закона и потому старается не светиться в людных местах — уже звучит, как неразрешимая задача.
Однако прогресс был.
Дорвавшийся до свободы Павел Геннадьевич был неосторожен кутить со своей новоиспечённой свитой. И до того ему нравился один ресторанчик неподалёку от погорелого «Грузинского Дворика», что бывал он там чуть ли не через день. По многим причинам, подобраться к нему вплотную возможности не было, но на данном этапе оно и не требовалось. Прямо через дорогу стоял особнячок, обнесённый высокой белой стеной. Ну чем не полотно для проектора?
Да-да-да, всё по плану. Проектор был спрятан в заранее припаркованной машине — на присоске к лобовому стеклу, так что издалека казался обычным видеорегистратором, просто каким-то чересчур большим. Ну а колонки… маленькие, беспроводные, синхронизированные друг с другом колонки агенты Каннеллони разбросали по округе так щедро, будто это была какая-то странная посевная.
И осталось им в нужный момент лишь нажать на кнопочку. И нужный момент настал.
На заборе показалось заблюренное лицо, а изменённый до неузнаваемости голос, — таким обычно говорят свидетели в криминальных хрониках, — начал вещать странное:
— Слышь, Сидельцев! Выходи! Выходи, подлый ****!
И никаких тебе «привет». И никаких «надеюсь, что у тебя всё хорошо». Прежде чем перейти к основной части, голос сперва около минуты нараспев вызывал Павла Геннадьевича на улицу. Сработало. Вместе с подвыпившими братками, Сидельцев выскочил на парковку. Ещё не до конца понимая в чём тут дело, он уже начал закипать, ну а потом: