— Имя? — переспросила девочка, сидя рядом на кровати. У неё своё место, специально выдаваемый для рабов соломенный матрац, расстеленный недалеко от кровати — но девочка упорно жалась ко мне.

— Имя, имя, — я вздохнул и показал на матрац. — Накинь поверх спальник и ложись спать.

Девочка попыталась что-то сказать, но то ли слова нужного не знала, то ли её придавила усталость после сытного ужина — и она лишь похлопала ладонью по кровати.

— Ты не будешь спасть со мной. Место, — я вновь показал на матрац.

Девочка замотала головой, похлопала всеми четырьмя ладонями по кровати и уставилась на меня, чуть поджав тонкие губы, приподняв нижние веки и едва не заплакав.

— Это что за щенячий взгляд? — я аж опешил, а девочка подалась вперёд, двумя левыми руками схватив меня за рукав, а двумя правыми ладошками похлопав себя по груди. — Ты не будешь… — начал я выговаривать, а девочка вплотную прижалась и что-то нечленораздельно промычала. — Ты… — я посмотрел в рубиновые глаза, жалобно чуть прикрытые, тяжело вздохнул и потёр переносицу. — Мелкое наказание моей скверной жизни. Хрен с тобой, спи где хочешь.

Девочка в ответ широко заулыбалась, закачалась и даже начала чуть подпрыгивать от радости. Я же только и нашёл в себе сил, что раздосадовано покачать головой. Сил не нашлось ни спорить, ни приказывать, ни объяснять. Пусть делает что хочет, мне всё равно.

Но, всё же — имя. Какое? Девочка смотрит на меня радостными рубиновыми глазами, но Рябинкой или Гвоздикой называть её не стоит. У неё светло-фиолетовая кожа, но имя Аметист или Агат не подойдёт. Лаванда? Тоже ущербно звучит. Волосы бледно-жёлтые, можно назвать её Пшеничка или Зёрнышко, но и эти варианты звучат не очень.

Я спустился на первый этаж, за стойкой дежурила жена хозяина гостиницы. В ответ на мою странную просьбу та настороженно прищурила глаза, но звякнувшие о стойку золотые монеты заставят кого угодно говорить даже лучше, чем воткнутый в бедро нож.

— Мила, Асила, Унара, Шаяна, Сина, — перебирал я возможные имена, поднимаясь в номер. Всё имена сказаны бабой, и все не подходят. Ну, Сина и Асора ещё как-то сносно звучат, но всё равно не то.

Я открыл дверь в номер. Девочка резко подскочила с кровати и похлопала себя по паху, приложив руки к животу.

— Наказание, — я протянул, привычно потянувшись к переносице. — Если хочешь в туалет, так иди.

Девочка поклонилась и быстрым пританцовывающим шагом поспешила к одной из дверей на этаже. За ней небольшая квадратная комнатушка с магическим светильником и одиноким ведром с крышкой. Надо будет что-то придумать и вдолбить в маленькую голову, что и без моего ведома можно делать такие простые вещи, как поход в туалет.

На ночь девочка аккуратно устроилась с краю кровати, оставляя мне достаточно места развалиться и раскинуть руки — но я расстелил поверх соломенного матраца свой спальник из золотистого меха и лёг на него. Девочка встала, расстелила свой спальник рядом и легла, нижнюю пару рук аккуратно приткнув между ног, а верхнюю подложив под голову. У меня не нашлось сил для выяснения происходящего. Я переместился на кровать. Девочка последовала за мной, пристроившись с краю.

— Мелкое наказание моей скверной жизни, — раздосадовано произнёс я, глядя на бледно-жёлтую макушку. Девочка поёрзала, всяко довольная собой. Теперь придётся подыскивать номера с двумя кроватями, либо отдавать приказы, что делать не хочется.

На следующий день мы отправились в ратушу. Даже в княжестве на шесть городов в столице народ толпами сновал по улицам. Девочка шла, придерживаясь верхними руками за край моего плаща, опасливо озираясь на прохожих и с интересом разглядывая магазинчики, лавки и просто здания. Меньше месяца назад она освободилась от сковывавших приказов — слишком быстро из затюканной бесхребетной куклы она превращается в осознанное существо. Или, наоборот, такая скорость вполне нормальная, и это я просто ничего не понимаю в детской психологии?

Но в какой именно психологии я точно разбираюсь, так это в психологии толпы. Народ пуще прежнего косился на меня с ненавистью, а стоило нам пройти около харчевен, так народ затихал, кивал в мою сторону и вопросительно переглядывался, мол, не воткнуть ли в этого морщинистого уроду парочку ножей. Но никто из этих ссыкливых утырков напасть не решится.

В ратуше один из клерков завёл привычную шарманку, что все сейчас заняты, много работы и прочее, его полномочия ограничены и, вообще, приходите после дождичка в четверг, а лучше никогда.

— Слушай, бесполезное животное, — процедил я клерку, достав из внутреннего кармана свиток, скреплённый сургучовой печатью с эмблемой князя. — Как ты думаешь, кого князь прикажет подвесить над городскими воротами, узнав, что имущество первого за последние две сотни лет магоса отобрали по нерасторопности?

— Я… — клерк побледнел, начав говорить заикающимся голосом, но я не собирался давать ему шанса на оправдания.

— У тебя десять минут, животное. Потом я выйду отсюда, и твой сегодняшний завтрак окажется последним.