Я дрожал всем телом, одновременно хотел выдавить оба красных глаза и не мог себя заставить этого сделать. Что-что, но во всём произошедшем со мной это дитя не повинно. Оно не заслужила ни сегодняшнего дня, ни провода в скверное место.

Я отпустил голову девочки и закрыл лицо руками. Вот, в чём причина моего сюсюканья. Вот зачем я нянчился с ней. И от осознания этой причины я становлюсь сам себе противен. Хотелось напиться, но моё сознание разрывало осознание, что это не поможет. Хотелось забыться, но и это не спасение. Хотелось сдохнуть, но это не приблизит к исполнению моей единственной цели.

Не знаю, как долго я сидел с закрытым лицом, но очнулся от робкого, настороженного подёргивания рукава куртки. Девочка вздрогнула, когда я повернулся к ней. Вода в котелке испарялась густым столбом пара, а девочка всё сидела рядом, держа нижней парой рук миску со своей порцией, дёргая меня за рукав третьей рукой и сжимая в четвёртой деревянную ложку.

— Глкозска, — запинаясь произнесла та, испуганно глянув на ложку и тут же замерев.

— Ложка, — устало прошептал я.

— Глозка, — повторила девочка.

— Почти, — у меня не осталось сил хоть что-то делать, недавнее потрясение иссушило меня. Я только и смог, что привычно вытащить жменю бобов из небольшого мешочка и показать их девочке.

— Шуйа нашычагет? — с некоторым вопросом произнесла девочка.

— Почти, — устало прошептал я, размял кулаком бобы и сбросил их в миску девочки. — Ешь.

Девочка сразу принялась за еду, а у меня даже сил не нашлось на свой ужин. Я отдал ей свою порцию, лишь напился отвара.

На следующий день мы продолжили путь. Я молчал с самого пробуждения, говорить совершенно не хотелось. Да и что говорить? И с кем? Девочка ещё с наших путешествий с караваном приноровилась сразу после пробуждения собирать свой спальник и плащ, а там и за мои вещи принималась. Притом делала всё это молча и самостоятельно, не дожидаясь приказа.

Первую половину дня я молча, угрюмо и методично переставлял ноги. И, наверно, делал бы так до самого вечера — но позади меня раздался шлепок и лёгкая возня. Девочка всё так же не поспевала за моим шагом, частенько отставала и переходила на бег, догоняя. Она споткнулась и упала, успев выставить перед собой все четыре руки. Потом быстро подскочила и добежала до меня, неуклюже покачиваясь от веса рюкзака. Она сжимала кулачки верхней пары рук, а нижнюю пару прятала за спиной.

— Покажи ладони, — скомандовал я.

Девочка послушно выставила верхнюю пару. На обеих ладошках нашлись покрасневшие места с содранной кожей. Я скомандовал показать вторые руки. Девочка помедлила секунду, но показала и нижнюю пару. Около правого запястья кожа рассеклась, по ладони медленно текла тонкая алая струйка.

Мы остановились на вынужденный привал, я промыл руки девочки припасённой водой. И разбил припасённый микл на две части. Первую половину девочка слопала с жадностью голодного горностая. Вторую половину я накрыл тряпицей и сказал девочке нести в руках, это её завтрашний обед.

— Давай, повторяй за мной, — я шёл чуть медленней обычного, чтобы девочка поспевала. — Лоза.

— Гоза, — аккуратно произнесла та и чуть вдавила голову в плечи, но поняла, что бить её не собираются, и расслабилась. Она попробовала произнести слово ещё раз, а потом ещё, и ещё. И каждый раз она едва заметно вдавливала голову в плечи. После десятой попытки девочка уже не боялась наказания и с каким-то азартом пыталась правильно выговорить вслед за мной. После слова «лоза», довольно простого для произношения, была «стрекоза», слоги «за» и «хи», и буквы «р» и «я».

Девочка повторяла и повторяла. Иногда голос её становился сухим и скрежетал, она прокашливалась, или останавливалась и пыталась собрать слюну, чтобы промочить горло. В такие моменты я протягивал ей бурдюк и говорил отдохнуть немного. Не приказывал, именно что говорил, и именно поэтому она всё продолжала и продолжала повторять слова, буквы и слоги. Её неправильная дикция заполняла тишину дороги, перемежаясь с шумом ветра и шелестом ветвей деревьев — всё это успокаивало мой разум, последствия вчерашнего нервного срыва притуплялись, отступали.

— Кружка, — сказал я девочке. — Круж-ка.

— Гушка, — проговорила девочка и мельком замотав головой. Она вдруг что-то осознала и привычно вдавила голову в плечи, смотря строго перед собой. И в этот раз её никто не собирался бить. Девочка аккуратно глянула на меня и причмокнула губами. — Гру… Гу… К! К! Крузка. Крузка.

— Почти, — я довольно кивнул и несколько минут репетировал с девочкой полёт шмеля. — Ну, давай ещё раз. Кружка.

— Кружка, — девочка чуть протягивала, продавливала звук «у», но в остальном получилось вполне сносно. Девочка удивилась сама себе, широко раскрыла глаза и слабо улыбнулась. — Кружка. Кружка. Кружка.