Единственное, что выделялось в зале — это шестнадцать двойных дверей, расположенных по кругу с выверенной точностью. За ближайшей к двери, из которой я пришёл, лестница поднималась наверх, а охраны не было. За следующей дверью вниз опускалась лестница с бойцами на широких ступеньках, а внутри полотно двери украшено фреской с толпой длинноухих, птицами на деревьях и кристаллом в центре.

Лестницы за восьмью дверьми ведут к кроне дерева, восемь спускаются к администрациям. Хотелось бы потратить несколько часов, чтобы обойти все лестницы, убить охранников и поднять ещё «уровней» — но не хотелось рисковать. Лутарикий предельно честно говорил о моей броне-обереге, но в скверну даже малейшую возможность остаться один на один с толпой нежити в этом огромном дереве.

В проходе с поднимавшейся лестницей слышался шум листвы. Лестница заканчивалась простенькой неказистой дверью, за ней — широкая площадка с отвесным обрывом на одном из боков верхушки дерева. С боков от площадки тропинки, заботливо вырубленные в толще древесины, тянулись к сотням массивных веток и их густым кронам, между ними спокойно бы пролетела и стая драконов. В ветвях всюду прятались гнёзда, только если обычные птицы строят их из веточек, то местные из стволов деревьев. В огромных гнёздах лежали яйца с монотонной серой скорлупой, жёлтые в разную крапинку, красноватые с прожилками — но все выше человеческого роста.

Многое прояснилось, многое сложилось цельной картиной. Пять лет назад какой-то маг пожертвовал собой, чтобы довести группу до верхушки дерева — и пять лет назад нас с Налдасом отказывались впускать в город из-за шукаты, огромного осквернённого беркута. Сегодняшняя группа длинноухих шла к дереву и целенаправленно защищала двух эльфиек с каким-то «достижением»; и, понятно, что именно эти эльфийки должны были сделать в одном из гнёзд.

Можно было бы сейчас всю одежду вместе с рюкзаком и бронёй-оберегом свернуть в плащ, воплотится в свою истинную форму, схватить свёрток в зубы и спуститься, пролететь к началу пути и там воплотиться обратно — но это огромный риск. И плевать, что длинноухие могут заметить моё истинное обличие, но сколько я тогда нежити за собой потащу? Мне же отбиваться от них потом.

Я дрожащими от тремора и усталости руками снял с плеча пояс с сумками. Склянки глухо звякнули. Пояс описал широкую дугу и рухнул на площадку, звонко треснуло стекло, в воздухе запахло чем-то мускусным.

— Обещание исполнено. Они на самом верху, — саркастично произнёс я. На верхушке центрального дерева меня больше ничего не держало.

* * *

Из сада я вышел ночью усталый, голодный, злой, запыхавшийся, сонный и, вообще, внешне не очень приятный. Ксаты и так выглядят как страшный сон косметолога, а я в тот день был неотразим: поставь передо мной зеркало, и оно бы разбилось мелкими осколками, не способное отразить моё великолепие.

В недалеко от сада дежурила повозка, длинноухий возница сначала испугался вышедшей нежити, но заприметил золотую броню. Меня несказанно обрадовало наличие повозки, но я едва не заплакал от счастья, когда забрался в кузов и лёг на пол. Руки не поднимались от усталости, я как гусеница выворачивался и дёргался, постепенно выбираясь из брони-оберега. Ждать помощи не хотелось.

Лагерь опустел, в нём осталось с пяток охранников и несколько извозчиков, многие спали. Я пробыл в саду чуть меньше суток, а, казалось, что больше недели. Прибытие повозки всполошило лагерь, все длинноухие проснулись, увидели усталого ксата и сразу же принялись собирать палатки. Никто не хотел оставаться около скверны дольше положенного.

Я с удовольствием переоделся в обычную одежду, а от истрёпанного кожаного комплекта избавился. Быстро перекусил походной лепёшкой с несколькими редьками и кусками вяленого мяса, с удовольствием выпил кувшин терпкого вина. И завалился спать. Просыпался только в обед, облегчиться да перекусить, а ближе к вечеру меня растормошил помощник. Как бы мне ни хотелось в тот момент послать длинноухого в скверну и нахер, а потом поменять пути назначения и послать ещё раз — но именно я попросил его о побудке, иначе ночью не уснуть.

В твердыню князя я попал ближе к ужину. Приятно после долгой трудовой недели и тяжёлого дня смыть с себя все трудности как заскорузлую грязь. Стоило мне выйти из бани, встроенной в твердыню князя, как на меня налетел светло-красный шарик с серовато-жёлтыми волосами и светло-синей кожей. Девочка низко поклонилась, приблизилась вплотную и робко протянула руки, схватив меня за край рубахи.

— Соя… — девочка осеклась, заметив мой усталый взгляд. — Я рада видеть… ам… вас, хозяин, — пролепетала девочка со счастливой улыбкой. Меня всего передёрнуло от этого «хозяйканья», но я сдержался.

— Молодец, у тебя хорошо получается говорить, — я потеребил волосы малышке, на что та прикрыла глаза от удовольствия и что-то блаженно прошептала.

Стоявшая рядом гувернантка сообщила, что меня настойчиво приглашают на ужин. Я его более чем ждал.

Мы шли по длинному коридору к одному из обеденных залов, девочка давила счастливую беззаботную улыбку и не выпускала край моей рубахи. Она отпустила его на секунду, когда мы рассаживались за столом, но одной из нижних рук тотчас же ухватилась обратно.