Он вышел из камеры, протопал по недлинному коридору, сопровождаемый усачами, чьи взгляды бдительно сверлили ему спину, и вышел на крыльцо. Глянул на небо, вдохнул полной грудью прохладный воздух, полный запахов близкой конюшни… Тычок в спину дал понять, что задерживаться не стоит.

— Иду я, иду… — буркнул Стас, больше проверяя свою способность говорить на местном наречии, чем надеясь на ответ. — Куда хоть ведете? Может, по дороге в уборную завернем?

Вместо ответа последовал еще один тычок в спину, несильный, равнодушный, но убедительный, а потом один из конвоиров двинулся вперед, показывая дорогу. Вздохнув, Стас последовал за ним, бросая жадные взгляды по сторонам.

Больше всего это походило на гарнизон, как их изображают в исторических фильмах. Каменные стены выше человеческого роста, массивные деревянные ворота, заложенные изнутри брусом, какие-то строения. Во дворе десяток человек занимается своими делами: кто-то раскуривает трубку, сидя на пеньке у стены, кто-то чистит сапоги, кто-то что-то зашивает… Стаса они все провожали любопытными взглядами, но никаких вопросов или выкриков. Ведут, мол, кого-то, и ведут. Значит, надо так, обычное дело.

«Ну, хоть столба для сожжения еретиков у них здесь нет, — подумал он с мрачно-истерическим юморком. — Хотя чего это я? Такие мероприятия проводятся на площадях при стечении общественности. Власти заботу о населении показывают, население раскупает местный фастфуд, чтобы зрелище веселее смотрелось, и все при деле! Аутодафе, совмещенные с массовыми гуляньями, повышают морально-нравственный уровень на порядок лучше!»

Он поднялся на ступени каменного домика, чисто выбеленного и ухоженного. Ни травинки под стенами, ни веточки на площадке перед самим домом. Прошел между конвоирами внутрь, потом — слабо освещенным коридором, и остановился, пока идущий впереди здоровяк стучал в дверь и отрывисто докладывал, что так и так, привели по распоряжению… арр-эрр-стеррр-штерррн…

Стас насторожился, пытаясь разобрать, кто его ждет, но первый сопровождающий отступил от двери, а второй снова толкнул его в спину. Пришлось переступить порог.

«Ну не герой я, — уныло подумал Стас. — И воображение слишком хорошее. А знание исторических реалий оптимизма никак не добавляет… Одна надежда — что к явной жертве особых претензий не будет, это все-таки не сообщник. И что за отсутствие денег с документами здесь высшей мерой не карают».

Он сделал шаг от двери и остановился, оглядываясь. Что ж, никаких прозекторских столов и банок с органами — уже хорошо. Железных дев и дыбы тоже не наблюдается — еще лучше. Обычный кабинет, обшитый деревянными панелями и очень просто обставленный, даже аскетично. От какой-нибудь современной приемной отличается лишь отсутствием техники, вместо нее — стеллажи с уныло-серыми картонными папками и массивный деревянный шкаф. У окна — письменный стол, за которым сидит невысокий лысоватый человек в темной одежде, перед ним чистый лист бумаги и чернильница, еще какие-то принадлежности… Секретарь, похоже. Второй стол — у стены, тоже рядом с окном, но так, чтобы свет падал не впрямую, а искоса, еще и штора за спиной задернута, оставляя сидящего в сравнительной тени.

Тем не менее, Стас отлично его рассмотрел — и предчувствия прямо взвыли о нехорошем. Ну как есть фанатик-инквизитор! Бледное тонкое лицо, очень светлые волосы, гладко причесанные и чем-то скрепленные сзади, глаза почти бесцветные, а взгляд недобрый и колючий. Черная одежда, но не скромный костюм, как у секретаря, а что-то вроде рясы из гладкого сукна, на котором серебряная цепь с каким-то символом поблескивает ярко и зловеще.

Стас присмотрелся еще внимательнее — сколько же этому типу лет? Хорошо за тридцать, даже ближе к сорока, пожалуй, — вон, какие мешки под глазами! И физиономия на редкость неприятная, надменная, буквально кричащая об уверенности в своей непогрешимости. Такой, если ошибется в человеке, ни за что этого не признает, скорее, похоронит свою ошибку вместе с человеком…

А еще, что сразу бросилось в глаза, это невероятный, почти извращенный порядок на его столе. Несколько папок стоят в специальной подставке, выравненные по линеечке, их тесемки завязаны одинаковым узлом. Три безупречно очиненных карандаша лежат справа так, чтобы удобно было взять, и расстояние между ними такое же выверенное, а длина карандашей одинакова. Бронзовый письменный прибор сверкает — ни пятнышка, ни пылинки, какие-то баночки и бутылочки выстроились на дальнем краю стола — по размеру от большей к меньшей, этикетками в одну сторону, и подписаны эти этикетки от руки, но с идеальной разборчивостью и аккуратностью.

Стас содрогнулся. Высокомерный педант-фанатик с явной акцентуацией, ужас какой! Вот это не повезло!

— Господин Фильц, начинайте, — негромко сказал человек в рясе, и секретарь торопливо обмакнул перо в чернила. — Тысяча восемьсот двадцатый год, семнадцатый день месяца юния. Инквизиторский капитул святого Ордена Длани Господней в городе Вистенштадт. Допрос ведет патермейстер Видо Моргенштерн…

Он еще что-то говорил, но Стас выхватил только название города — никогда не слышал! — и дату. Глубоким вдохом хапнул побольше воздуха и отчаянно сглотнул вязкую слюну. Двести лет! Мать твою, неизвестно кто, сделавший это с ним! Его забросило неизвестно куда и на двести лет назад! Начало девятнадцатого века! Никакого тебе Интернета, нормальной медицины, приличного уровня жизни… Даже электричества еще нет! Зато инквизиторы — вот они, пожалуйста!

В немом отчаянии он таращился на человека за столом, а тот в упор смотрел на него, диктуя секретарю что-то наверняка нужное, но Стас никак не мог сосредоточиться… О, его спрашивают…