— Получилось, — подтвердил я. — Хотя ты меня изрядно напугала.

Василиса опустила взгляд.

— Прости. Я не думала, что прошлое накроет меня именно там, в глубине. Все эти воспоминания… Они всегда со мной, но обычно я держу их под замком. А там, когда границы личности размылись…

— Я видел, — тихо сказал я, — часть твоих воспоминаний.

Она вздрогнула, но потом кивнула.

— Наверное, оно и к лучшему. Теперь ты действительно знаешь, почему я сбежала.

— Но ты не сбежала в камень. Ни тогда, ни сейчас.

— Благодаря тебе, — Голицына подняла на меня благодарные глаза. — Если бы не ты, я бы потерялась там навсегда.

Она поднялась и, не давая мне времени отреагировать, крепко обняла.

— Спасибо, друг мой. За всё.

Я осторожно обнял её в ответ. В этом жесте не было ничего романтического — просто благодарность и тепло между двумя людьми, прошедшими через испытание вместе.

— Всегда пожалуйста, — ответил я. — Для чего же ещё нужны друзья?

Лошадь под седлом ступала осторожно, обходя выбоины на разбитой дороге, ведущей к Жохово. Вернув Василису в Угрюм, сам я решил отправиться вместе с одной из групп в оставленную жителями деревню для сборки урожая.

Конечно, я мог бы остаться в Угрюме и довериться докладам подчинённых, но привычки прошлой жизни давали о себе знать. Я никогда не полагался на чужие глаза, когда речь шла о жизни и смерти людей. Еда — это основа выживания, и я должен был лично убедиться, что операция пройдёт правильно.

К тому же Арсеньев настаивал на полевых испытаниях своей жатки, а оценить эффективность нового изобретения мог только тот сам артефактор. Мне же было важно проследить, чтобы какой-нибудь залётный Бздых случайно не убил наше юное башковитое светило.

Вдобавок, ходили слухи о мародёрах из соседних княжеств, которые могли повадиться грабить покинутые дома — с такими паразитами лучше разбираться сразу и жёстко.

Однако главное — дружинники должны видеть, что их воевода разделяет с ними опасность. Моральный дух войска всегда зависел от примера командира, и если я хочу, чтобы люди сражались до последнего, они должны знать — я не отсиживаюсь за каменными стенами, пока они рискуют жизнями.

Утренний туман ещё не рассеялся окончательно, окутывая покинутую деревню призрачной дымкой. Вид заброшенного человеческого жилья поражал своей безнадёжностью — словно время остановилось в момент паники, когда люди бросали всё и бежали от надвигающейся угрозы.

Покосившиеся заборы, распахнутые настежь ворота, через которые виднелись дворы с разбросанной поклажей. На огородах желтели неубранные ранние огурцы, а в садах под деревьями гнила опавшая черешня. Заколоченные окна домов смотрели на мир мёртвыми глазами, а ветер гонял по улицам листья и мелкий мусор.

Особенно удручающе выглядели поля за околицей. Золотистые колосья пшеницы склонились под тяжестью зерна, готового к сбору, но никому уже не нужного.

Яровые посевы еще могут дотянуть до конца гона, а вот ранние озимые поспели как раз сейчас, после отъезда крестьян.

Июнь выдался дождливым. Часть урожая полегла, превращаясь в гниющую массу. Природа не ждала человеческих проблем — она продолжала жить по своим законам, равнодушная к драмам и трагедиям.

Возле одного из крайних домов что-то шевельнулось в высокой траве. Я натянул поводья, всматриваясь в тень под забором. Маленький рыжий клубок дрожал от холода и страха — щенок, наверное, месяца четыре от роду. Худенький, с грязной шерстью и испуганными карими глазами. Видимо, потерялся во время эвакуации или просто испугался суеты и спрятался, а когда вышел — хозяев уже не было.

Я спешился и медленно подошёл к малышу. Тот поскуливал, но не убегал — видимо, голод и одиночество пересилили осторожность. Взяв щенка на руки, я почувствовал, как его маленькое сердце колотится под рёбрами. Зверёк весил почти ничего — кожа да кости. Осторожно засунув его за отворот тёплой куртки, я ощутил, как он прижимается к телу, ища человеческого тепла.

Дружинники уже развернули работу на полях. Один из сержантов командовал группой из десяти человек, включающей трёх Валькирий, которая осуществляла охрану работающих землепашцев. Те ловко срезали колосья, набивали тяжёлые мешки и таскали их к подводам. Максим Арсеньев испытывал свою новую жатку — самодельное устройство на колёсах, которое позволяло косить сразу широкую полосу. Механизм работал не без сбоев, но всё же ускорял процесс в разы.

Большие жатки, использовавшиеся на полях в глубине страны не были рассчитаны работать на узких крестьянских «клиньях», расчищенных среди деревьев. И уж тем более не могли проехать по узким лесным дорогам Пограничья.

А для того чтобы сделать компактный агрегат для нынешних мест, у промышленников не доходили руки. Выживают как то? И бог с ними. Так что аграрная культура здесь за прошедшую тысячу лет не слишком и изменилась.

Наблюдая за слаженной работой, я почувствовал щекотку в области груди — щенок устраивался поудобнее, согреваясь от моего тела. Малыш постепенно успокаивался, его дыхание становилось ровнее.