— Скука. Я люблю этот мир. Когда он был молод, я скиталась по нему. Я стала там легендой. Там я стала Странником. Мир кипел. Бурлил. Менялся. Текла кровь, рушились империи. Утверждались новые постулаты веры. Он был живым. Но вот уже почти три тысячи лет прошло с момента основания империи. И все три тысячи лет там ничего не происходит. Жизнь замерла. Всё успокоилось. Мир похож на нарядного покойника, лежащего в гробу на прощании. Он ещё среди живых. Но уже мёртв. Скучно. Но если бросить в это болото увесистый камень… Я хочу посмотреть, какие круги пойдут по ряске. Такой ответ тебя устроит?

— То есть ты рассчитываешь, что я буду чем-то вроде реаниматолога с эпинефрином и дефибриллятором наперевес. И со священным мечом в третьей руке, конечно.

— Я надеюсь, что будет весело. А с реаниматологом, как пойдёт. Может, тебя там вообще казнят, как одержимого или пришибут разбойники по дороге. Я не вижу будущего. Только чувствую узлы.

— Очень еклмн вдохновляюще про одержимого и разбойников.

Она равнодушно пожала плечами.

— Тот мир полон опасностей. Какой-нибудь ваш любитель экстрима половину печени или почку бы продал, чтобы туда попасть. Но ты — не он. И мне не нужна твоя печень. Со мной говоришь именно ты, а не любитель экстрима. Я честна с тобой — это главное.

— Судя по мечу и всему такому, там какое-нибудь средневековье? Деревянные полы, сортир на улице, вонь, грязь, антисанитария.

— Сам всё увидишь. У вас на земле не было полных аналогов обществу Империи. Технологии достаточно примитивны, но до такой вещи, как душ и тёплый туалет там уже додумались. И есть магия. Если для тебя это важно.

— Это важно! И как пройдёт перенос. И что будет с моим телом здесь?

— Твоё тело впадёт в кому и умрёт, когда его отключат от приборов. Перенос. Смотри.

Она извлекла, буквально из воздуха, стильный красный кожаный ларец, покрытый сложной вязью символов. Поставила его на стол. Открыла.

В ларце висели, не касаясь стенок и дна, шесть небольших серебристых сгустков. И один золотой. Она, нежно касаясь кончиком пальца непонятной парящей субстанции, произнесла:

— Я отдам тебе пневму. Когда ты проснёшься, она единственное, что останется с тобой после этого сна. Если ты решишься, приложи её к сердцу. И скажи: «Та, кто зовётся Смеющейся Богиней, я принимаю твой дар и согласен на договор».

— И всё?

— И всё. — она снова с нежностью погладила сгустки таинственной «пневмы». Её пальцы перебирали каждый шарик. Будто пытались извлечь неслышную мне мелодию. Затем Она извлекла из шкатулки золотистый. — Видишь. Я готова потратить ради прихоти великую ценность! Впрочем, тебе не понять. Если ты не решишься, я хочу получить пневму назад. Прижми к сердцу и скажи: «Та, кто зовётся Смеющейся Богиней, я возвращаю твой дар». Но если ты решишься. Мы увидимся ещё только один раз. Уже там. В Империи. Я дам тебе три совета. И, надеюсь, у тебя хватит мозгов ими воспользоваться. А теперь прощай!

Она вскинула руку, и с неё сорвалась сложная ажурная печать, состоящая, наверное, из сотен символов и рун. Печать ударила в моё тело под сердцем и растворилась, впиталась в него, оставив странное ощущение истомы и пустоты. Вместе с печатью исчезла и Она.

Я посмотрел на дверь. На шарик в руке. На секунду мелькнуло искушение оставить его на столе. Но я встал. Накатил одну за другой все шесть рюмок. И, закрыв глаза, рванул дверь на себя. Не давая себе задуматься, я тут же всем телом вывалился в дверной проём.

Было бы очень смешно, если бы я брякнулся на заледенелый асфальт посреди Гороховой, на потеху жителям культурной столицы. Но я действительно проснулся в своей постели. Я прекрасно помнил весь разговор. А в моей руке пылало маленькое солнце.

Практически не дав себе задуматься, я приложил руку к сердцу и прошептал: «Та, кто зовётся Смеющеймся Богиней, я принимаю твой дар и согласен на договор».

После чего Денис Щербинин умер.

В которой я пробуждаюсь в аду, прошу о помощи, теряю сознание, вспоминаю Чехию, умираю и воскресаю, обретаю себя и любуюсь чудесами иномирной архитектуры

Скажете, я дурак? Скажете, не нужно было вот так кидаться в неизвестность? Подумать надо было. Всё взвесить. А я скажу так. «Чего тут думать. Трясти надо».

Сон либо был правдой, либо нет.

Таинственная пневма либо перенесёт меня в тело патриция-маразматика, либо нет.

Все входящие данные у меня уже были. Измениться могла только моя решимость. И если бы я начал раздумывать.