— А вы? — я обратился к мужчине, слегка приподняв его голову. — Помните, падали вчера? Головой бились?

Он с трудом сфокусировал на мне мутный взгляд и еле слышно прохрипел:

— Па… дал… Би… л… ся…

Этого было достаточно. Я аккуратно ощупал его голову. Под спутанными волосами, на затылке, нащупалась приличных размеров гематома — та самая «разбитая голова», о которой упоминал Фырк.

Затем я осторожно приподнял ему веки. Зрачки! Один был заметно шире другого. Анизокория — классический признак внутричерепной гематомы и сдавления мозга.

Я выпрямился. Картина была ясна.

— Субдуральная гематома, — уверенно произнес я, глядя на Веронику. — У него разбита голова, выраженная анизокория. Это не похмелье и не просто алкогольная интоксикация. Ему нужна срочная госпитализация в нейрохирургию и, возможно, операция. Иначе… иначе все может закончиться очень печально.

Вероника буквально подскочила. Ее лицо мгновенно стало серьезным и озабоченным. Она быстро еще раз осмотрела зрачки пациента, его реакцию.

— Черт, адепт Разумовский, ты прав! — выдохнула она. — Анизокория явная! Как я сразу не заметила! Заторможенность, сопор… Все сходится!

Жена пациента, услышав наш разговор и страшные слова «операция», «нейрохирургия», «печально», резко побледнела и схватилась за сердце. Кажется, до нее наконец-то дошло, что дело серьезное.

— Как… какая гематома? — пролепетала она. — Он же… он же просто пьяный был…

— Похоже, ваше просто пьяный вчера очень неудачно упал, — сухо ответила Вероника. — Адепт Разумовский, быстро за носилками! Нужно его немедленно транспортировать!

Мужчину мы погрузили оперативно и слаженно. Вероника работала четко и профессионально, я старался не отставать. Похоже, мой неожиданный диагноз, хоть и поставил ее вначале в тупик, но не вызвал отторжения. Она умела признавать свои ошибки и быстро переключаться.

Это радовало.

Когда мы наконец доставили нашего «похмельного» пациента с сюрпризом в черепной коробке и передали его в руки коллег из нейрохирургического отделения, Вероника наконец-то смогла выдохнуть.

Мы возвращались к машине, и напряжение, витающее между нами, кажется, немного спало. По крайней мере, она больше не смотрела на меня как на пустое место или, что еще хуже, как на наглого адепта-выскочку.

— Адепт Разумовский, — она остановилась у самой «кареты» и посмотрела на меня в упор. Взгляд ее все еще был немного подозрительным, но в нем уже не было прежней враждебности. — Как ты это понял? Про гематому? Анизокория, конечно, да, но ты ведь заподозрил что-то еще до того, как увидел зрачки. Что тебя навело на мысль?

Я пожал плечами, изображая легкую задумчивость. Палить Фырка я, разумеется, не собирался. Мой маленький пушистый секрет должен был оставаться секретом.

— Да так, — протянул я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более обыденно. — Просто общая картина не очень вязалась с банальным похмельем. Слишком уж он был… никакой. А у меня, знаешь ли, нюх на неприятности. Иногда чутье подсказывает, что нужно копнуть глубже. Плюс, когда работаешь на скорой, насмотришься всякого. Начинаешь замечать мелочи, на которые другие, может, и внимания не обратят.

— Ага, мелочи! — тут же ехидно прокомментировал Фырк у меня в голове. — Чутье у него, видите ли! Если бы не мой гениальный внутренний осмотр, ты бы, двуногий, до сих пор бы гадал, отчего этот алкаш так скверно выглядит! Но отмазка неплохая, засчитано. Главное, чтобы твоя Орлова не слишком умной оказалась и не начала копать под тебя. А то придется ей память стирать. Шучу-шучу… Хотя, кто знает…

Вероника еще мгновение испытующе смотрела на меня, потом хмыкнула.

— Чутье, говоришь? Ну-ну. Ладно, адепт Разумовский, поехали. Посмотрим, что твое чутье скажет на следующих вызовах.

Пара следующих вызовов оказались до смешного банальными. Бабушка с давлением, которой просто нужно было с кем-то поговорить и пожаловаться на неблагодарных внуков.

Молодой парень, порезавший палец при открывании консервной банки и устроивший из-за этого трагедию вселенского масштаба. Вероника справлялась с ними легко и профессионально, я ассистировал.

Фырк откровенно скучал и развлекал себя тем, что комментировал интерьеры квартир и внешний вид пациентов, не забывая при этом подкалывать меня по поводу моей нерасторопности в амурных делах.

Я старался его игнорировать, что было довольно сложно, учитывая его назойливость.

А вот следующий вызов заставил нас снова напрячься. Женщина, сорок три года, «острое отравление». Адрес — снова рабочий квартал.

Дверь нам открыл перепуганный муж. Его жена, бледная как полотно, сидела на кухне, скрючившись на стуле, и стонала. Живот, по ее словам, крутило и резало, ее тошнило, но рвоты не было. Слабость такая, что встать не может.

Вероника тут же приступила к осмотру. Бледность кожных покровов, холодный, липкий пот, пульс частый, слабого наполнения. Давление понижено. Она тщательно расспросила о том, что женщина ела накануне, не было ли у кого-то в семье похожих симптомов.