Легкий спазм бронхов, усиление кашля — ничего опасного, но достаточно, чтобы напугать родителей и заставить их действовать немедленно. Жестоко? Возможно. Но жизнь ребенка дороже ложного спокойствия.

И тут мои расчеты оправдались. Входная дверь с грохотом распахнулась, и в подъезд влетел Григорий. Глаза у него были вытаращены, лицо перекошено от испуга.

— Разумовский! Быстро наверх! — заорал он, не помня себя. — Мальчику… Сеньке… ему совсем плохо стало! Задыхается!

И он, не дожидаясь меня, понесся по лестнице наверх, перепрыгивая через ступеньки.

Я усмехнулся. План сработал. Я не спешил. Спокойно завязал шнурок и медленно пошел следом.

Я-то знал, что ничего по-настоящему страшного с Сенькой не произошло. Просто небольшой, контролируемый «толчок» в нужном направлении. Иногда, чтобы спасти человека, его нужно сначала как следует напугать.

Медицина, она такая — многогранная.

Мы буквально вломились в приемное отделение детской больницы, громыхая каталкой с бледным, тяжело дышащим Сенькой. Григорий, отпихнув меня в сторону, тут же принялся тараторить, обращаясь к выскочившей навстречу медсестре:

— Мальчик, восемь лет, Ветров Арсений Васильевич! Острое ухудшение на фоне предполагаемой «Стеклянной лихорадки»! Цианоз кожных покровов, дыхание затруднено, тахипноэ до тридцати в минуту, сатурация, предположительно, низкая! В пути проведена симптоматическая терапия, эфирная поддержка минимальная, так как адепт… — тут он покосился на меня, — … не обладает достаточной мощностью для полноценного вмешательства! Требуется срочный осмотр и, возможно, реанимационные мероприятия!

Он сыпал профильными терминами, как из рога изобилия, явно пытаясь произвести впечатление на персонал. Я лишь хмыкнул про себя. «Эфирная поддержка минимальная», как же. Если бы не моя минимальная поддержка, еще неизвестно, довезли бы мы Сеньку вообще.

Каталку тут же подхватили две шустрые дежурные медсестры в накрахмаленных халатах. Одна ловко подключила к пальцу Сеньки аналог пульсоксиметр, вторая уже готовила кислородную маску.

Из недр приемного покоя, шурша халатом, вынырнул дежурный врач — невысокий, плотный мужчина с усталыми, но внимательными глазами. Он бросил короткий взгляд на Сеньку, на нас, на показания прибора, который уже пищал, показывая не самые радужные цифры, и отрывисто скомандовал:

— В смотровую, быстро! Анализы, эфирограмму легких, готовьте все для интубации на всякий случай!

Мальчика тут же укатили вглубь отделения, вместе с матерью, которая испуганно семенила рядом, не отпуская его ручку.

Григорий, оставшись со мной и отцом с братом Сеньки в опустевшем коридоре, принялся сокрушенно качать головой.

— Вот ведь напасть! Ничего не понимаю! — бормотал он, вытирая пот со лба. — Только что пацан на ногах стоял, почти здоровый, и вот тебе на — так резко плохо стало! Что за зараза такая, эта «стекляшка»… косит и косит…

Я повернулся к испуганным до смерти Василию и его старшему сыну, который выглядел ненамного лучше отца.

— Не переживайте так, — постарался я их успокоить, хотя у самого на душе скребли кошки. — Сенька в надежных руках, здесь хорошие специалисты. Вон там, видите, диванчики? Можете там подождать, как только что-то будет известно, вам сразу сообщат.

Они кивнули, благодаря, и поплелись в указанном направлении, поддерживая друг друга.

Про себя я думал, что с мальчиком, по крайней мере, в данный конкретный момент, ничего фатального не случилось. Перед тем как его укатили, я успел еще раз быстро просканировать его своим «Сонаром».

Мазь, которую я ему так удачно подсунул, сработала именно так, как я и рассчитывал. Она не усугубила его основное, гораздо более страшное заболевание, а лишь вызвала временное обострение симптомов, похожих на приступ «Стеклянной лихорадки» — легкий спазм бронхов, учащенное дыхание.

Это, по сути, был искусственно вызванный сигнал тревоги, который должен был заставить врачей обратить на него более пристальное внимание и провести углубленное обследование.

И это хорошо.

Теперь они просто обязаны обнаружить ту гадость, что пряталась в его легких. Главное, чтобы не списали все на «осложнение стекляшки». Но я надеялся на лучшее. Все должно быть в порядке. Должно.

В коридоре приемного отделения мы нос к носу столкнулись со старшим врачом смены. Это был Фёдор Максимович Волков, в ранге Мастер-Целитель. Мужчина внушительный, лет пятидесяти пяти, с густыми седыми бровями, суровым, но проницательным взглядом и такой аурой спокойной уверенности, что рядом с ним даже Григорий как-то съеживался.

Григорий, однако, не упустил возможности выслужиться и одновременно наябедничать.

— Фёдор Максимович! — подобострастно начал он, едва Волков на него взглянул. — Разрешите доложить! Только что бригада триста двенадцать доставила сложного пациента! Мальчика, восемь лет, тяжелое течение «Стеклянной лихорадки», удалось стабилизировать в пути! И это все в одной квартире, приехали на вызов — мужчину током ударило, так мы его буквально с того света вытащили! Я там применил протокол экстренной эфирной реанимации…