10.

Дед проскочил коридор быстро, в два раза быстрее чем шёл в ту сторону. Подождал отставшего Фому и когда тот выскочил в подвал поднял елку, запечатав секретный ход.

— Следы, — сказал запыхавшийся Фома. Холодный пол подвала теперь был усыпан мелким снегом, снег лежал между банок, на банках, лед на полках, вишневый компот замерз, пара литровых консерваций лопнула, разбросав содержимое на стеклянных соседок. Дорожка из снега и льда уверенно вела от ёлочки и продлившись по ступенькам тянулась наверх, в дом.

— Вижу, — дед зашагал на выход, приказывая следовать за ним. Наверху никого не было. Температура упала ниже нуля, изо рта шел пар, а на полу легким порошком лежал снег. Односельчанина в доме не было, Фома понятия не имел как он выбрался, но очень хотел бы узнать — в жизни пригодится. Зато был кое-кто другой. Череп, безжалостно расколотый, как грецкий орех, светил безжизненными глазницами. Одна половинка на столе, там где и стоял этот живой подсвечник, а вторая на полу, на половину присыпанная снегом.

— Дела, — выразил общее мнение дед и посмотрел в сторону выхода. И без нечистой силы по следам было ясно, что Женька ушел туда — наверх. Почти одновременно они оба посмотрели на картину. Картина изменилась в очередной раз. Дед-жертва на ней пропал, зато появился дед-победитель. Не понятно как художнику удалось выразить это настроение, но там чувствовалась мощь, сила и свобода. Фигурка теперь была одинока, вокруг огромные барханы сугробов и бесконечное уходящее в даль белое поле, но фигурка не опустила руки, а тянет их вверх в боевом жесте.

— Вьюга забери — он здесь — выругался дед и положил руку на плечо Фоме. — Ты! Останься тут. Можешь взять веник и заняться уборкой, но наверх ни ногой.

‚Я бы и не смогу выйти, наверное', — подумал Фома и кивнул. Дед похлопал его по плечу и пошел на выход. На картине ветер швырял снег в лицо одинокой фигуре, но кажется ее это не беспокоило.

‚Чтобы к моему приходу было чисто', — погрозил пальцем дед и улыбнулся. А потом исчез в синей вспышке.

11.

Прошлый раз когда он выходил из дома была поздняя осень. Редкие лужи, дожди-ливни и грязь по обочинам. Теперь он вышел сразу в середину злющего декабря и в самую злую зиму за последние пару тысяч лет. Это по его ощущениям, а о чем думали местные жители дедушка не знал. Зато хорошо видел виновника. Карачун в чужом обличье смеялся от счастья, разгребая руками снежные бури. Он был полностью голый, но чужое тело не чувствует холода, когда им владеет отец полярных Буранов и жгучих холодов. Карачун радовался свободе, радовался снежным вьюгам и низким температурам.

Мороз видел это и даже разделял его радость, разделил бы если бы не последствия. Вокруг колодца расположились десятки ледяных фигур, трудно было понять, когда застал их холод и почти трупное окоченение. Вон лежит паренёк, примерзший к своей винтовке. Вон еще трое, обнимаются, пытаясь спастись. Вон машина в снегу как в сугробе, а там обвалившаяся под тяжестью снега палатка и рядом с ней фигура в плаще. Единственная, которая подает признаки жизни. Мороз охает и фигура, длинная, худая и с маленькой головой на тонких плечах оборачивается — видит его. Черный плащ развевается на ветру изображая крылья и человек скрежет зубами.

— Ты!

— А ну-ка постой, Касьянушка, — говорит Мороз и идет по снегу, как по пляжу, жалея, что забыл ружье.

— Нечистого трогать не смей! — кричит Женька, шагая навстречу. Глаза его зияют синими дырами. Из ран на груди пробивается сияние, рассекая тело на две половинки. Он распахивает руки навстречу деду, стремясь обнять его по братски. Дед отступает, спотыкается и сжимает кулаки.

— Не подходи, проклятый змей!

— Как же ты с папой говоришь, с папулечкой! — завывает Женька и проваливается в снег по пояс. Бьет руками по снежному насту, мотает головой и блюет сине-белой радугой. Черная длинная фигура убегает прочь смешно задирая ноги. Она бежит и оглядывается только раз, когда деда кто-то хватает за ногу.

Это Женька проваливаясь в снег все глубже хочет утащить за собой деда.

‚Что ты сделал со мной!'

Его глаза превращаются в синие прожекторы, а рот превращается в акулью пасть полную острых клыков.

‚Ты заставил меня убить друзей!'

Рывок, и Дед падает на спину. Снег накрывает его одеялом и Женька выдергивает его из-под белого покрывала — тащит по настилу к дыре в которую сам проваливается как в болото.

‚Ты заставил меня забыть! Заставил убить!'

Дед отпихивает его руку ногой и ползёт назад, но мертвец опять цепляется, как мёртвая синяя пиявка, и тонко визжит, безумной сиреной.

‚Далеко собрался, дедушка Мороз? Где мой подарок? Хочешь я прочту тебе стишок? Твой любимый, послушай!'

Дед не кричит от страха, не дергается и не вырывается, а наклоняется и отдирает палец один за другим и смотрит в обезумевшие глаза ангела.

— Я знаю кто ты, чего тебе нужно?

— Я узнал что у меня, — кричит и хохочет существо, оно хватается руками за наст и выползает на поверхность, а дед сам того не желая пятится назад, ползет на заднице и снег набивается в штаны, приятно охлаждая страх — есть огромная семья!