— Вэн? Не ‘наю, чувак...

— Эй, я ж тебе свой айди оставлю. Ты тут. У меня дома, в моей берлоге, чел. Ты же знаешь, я вернусь.

— Ага. Да.

Слова обрели смысл. Ага. Точно. Он протянул Хардвику ключи от машины. Тот поднялся и исчез за дверью.

— Вот же ж урод, — в сердцах сказала Гретхен. — Надеюсь, это у тебя не последнее бабло?

Погожим ароматным вечерком, когда солнце превращало смог в красочную штору, опущенную над самым горизонтом, до Констанс внезапно дошло.

Дошло, что она способна сбежать от Эфрама. Всё, что ей для этого требуется — помучиться немножко. Разве ж это сложно? Ерунда. Он и так причинил ей вдоволь страданий.

Ну и?

Она взглянула на свою искалеченную руку. Обрубок пальца был туго забинтован. Он отрубил ей палец, а она едва ощутила это. Она была не в себе и с трудом воспринимала происходящее.

Я сумею.

Что ей остаётся? Метаться между экстазом и пронзающими грудь стальными прутьями?

Она сидела на заднем дворе нанятого им домика и смотрела, как пчёлы лениво вьются над лежащей в углу горкой гнилых лимонов. Пчёлам вроде бы не очень хотелось лимонов. Они попросту не способны были оставить плоды в покое.

А может, лимоны становятся слаще, когда гниют?

Она посмотрела на изгородь и воротца в ней.

Эфрам ушёл в душ. Он немного отвлечён, хотя, разумеется, и продолжает следить за ней на свой лад. Сейчас он наблюдает за ней не так пристально, как привык. Не покарал же он её за такие мысли?..

— Вперёд, — проговорила она. — Уходи от него.

Она поднялась и пошла к воротцам. Всего-то ярд, а кажется — вечность. Она достигла их, отодвинула щеколду, распахнула калитку, вышла на дорожку...

Это было похоже на удар чёрной молнии. Негативный разряд пришёл с негативных созвездий, с потаённых ярусов небосвода, пролетел тысячи световых лет и ударил по жалкой мошке, которой была Констанс. Он вонзился ей в череп, расколол позвоночник, взорвался в кишках. Ей почудилось, что внутренности её лопнули, и всё тело наполнилось разбрызгавшимся дерьмом. Она завизжала, согнулась в три погибели, но продолжила идти.

Констанс.

Она выбралась на дорожку, усыпанную гравием. До конца аллейки и выхода на улицу оставалось ещё около сорока ярдов. Она побрела в том направлении, а потом ей отказали ноги. Она свалилась, как подкошенная. Он дотянулся до двигательных нейронов мозга. Он остановил её. Она лежала ничком, чувствуя, что нижняя половина тела превратилась в пронизанную болью и тошнотой гранитную статую.

Потом тяжесть пропала. Ей показалось, что ангел махнул крылом между ней и болью.

Боль ушла.

Она снова почувствовала ноги.

Она не испытывала больше чудовищной тяжести.

В том месте, где у неё подкосились колени, в гравийной дорожке остались глубокие царапины.

Ну ладно, проваливай, Констанс. Убирайся, ты, грязная шлюшка. Ты всё равно не любишь меня. Ты меня никогда не любила. Вали. Убирайся. Наслаждайся собой.

Слова эхом отдались в её голове и затихли.

Она поднялась на ноги. Неужели он и впрямь отпускает её?

Она пошаркала по дорожке. Добралась до угла, повернула. У неё не было ни цента. Хотя постойте, в джинсах... доллар мелочью.

Доллара как раз хватило, чтобы купить билет на автобус до города — тот резво подкатил к девушке по бульвару, точно в нетерпении предвкушая долгожданную встречу.

Она знала, что это Сансет, в Голливуде, и толпа, клубящаяся у входа в рок-клуб, скорее всего, собралась послушать какую-нибудь восходящую звезду тусовки. Она слышала, как внутри колошматят по инструментам рокеры. Было часов одиннадцать вечера, спустилась темнота, а она проголодалась и устала. Вот, пожалуй, и всё, что она знала. Она позвонила папе домой, попросив оплатить вызов с его кредитки. Ответил мальчишеский голос.

— Резиденция преподобного Гарнера!

— Кто вы? — спросила она. Мальчишка объяснил, что его зовут Джеймс, а папа нанял его присматривать за домом, пока сам в разъездах, и она сказала ему:

— Это Констанс. Я просто хотела сказать папе, что со мной всё в порядке, и я... э-э...

И тут она повесила трубку. Она сама не понимала, почему так сделала. Почему не рассказала, где её искать? Почему не захотела чтобы папа её разыскал?

Она снова подумала про копов. Но ведь она убивала людей, и плевать, что это Эфрам её заставил. Она убивала. Она пытала и резала людей на части, и стоит ей выдать Эфрама, как полицейские загребут в кутузку и её тоже.