И это было прекрасно. Блайт не нуждалась ни в жалости, ни в чьей-либо защите. Слишком долго к ней относились как к хрупкой семейной реликвии, предназначенной для хранения на полке, слишком ценной, чтобы выносить в мир. Но она не была ни хрупким артефактом, ни куклой, какой ее, похоже, считала семья.

Возможно, именно поэтому, когда Блайт наносила удар, то била сильно. Она была миниатюрной и еще не окрепла после болезни. А светлые волосы, мраморная кожа и губы, розовые и прелестные, как роза, часто вводили людей в заблуждение, и они не замечали остроты ее ума и способности держать себя в руках. Но высшее общество было ее территорией с самого рождения, и она прекрасно знала, как вести себя подобающим образом. Просто… ей было наплевать на правила.

Увидев, что Сигна отвлеклась, а принц еще не появился, Блайт сбежала из залитого янтарным светом зала подальше от сплетников. Вистерия Гарденс был гораздо экзотичнее Торн-Гров, и Блайт обнаружила, что не в силах отвести взгляд, очарованная смелой обстановкой. Дворец был роскошным и, возможно, даже немного безвкусным, но, куда бы она ни повернулась, взгляд падал на очередную великолепную вещь. Замысловатые бюсты, вырезанные из мрамора. Красочные картины, написанные маслом, в рамах из ярчайшего кобальта и золота были настолько поразительными, что девушка могла только представить, сколько каждая из них стоила. Общей композиции не было. Каждая картина и каждая статуя кардинально отличались от остальных.

Голоса позади нее стихли, когда она последовала по бесконечному коридору мимо изящных скульптур бабочек и древней глиняной посуды, словно из другого времени. Блайт остановилась в конце коридора, под высоким портретом женщины, такой красивой, что у девушки перехватило дыхание. Как и фигура в фонтане во внутреннем дворе, женщина стояла по пояс в пруду, заполненном цветами лотоса. Она осторожно обхватила один из них и смотрела с такой нежностью, что Блайт почувствовала необходимость подойти поближе, чтобы рассмотреть цветок.

Волосы женщины были белыми как снег и ниспадали до бедер красивыми прядями, концы касались воды. На ней было тонкое белое платье, которое развевалось в воде, ткань была настолько прозрачной, что почти обнажала фигуру. В траве позади укрылись лисы, их золотистые глаза наблюдали за ней сквозь высокие заросли папоротника. Художник словно запечатлел мгновение настолько реальное, что Блайт все ждала, когда женщина поднимет глаза. Чтобы узнать, какого они цвета – карие, голубые или зеленые…

– Они серебристые.

Блайт чуть не врезалась в портрет, услышав за спиной голос – резкий, глубокий и определенно мужской. Она тут же обернулась и, учитывая высокий рост незнакомца, первым делом увидела не лицо, а пиджак цвета слоновой кости с золотом и приталенные брюки в тон. По качеству и цвету материала Блайт сразу поняла, кто ее собеседник, и присела в привычном реверансе.

– Ваше Высочество. – Она наклонила голову, чувствуя, как сердце замирает в груди. Пусть она считала общество и все его обычаи глупыми, но могла вести себя достаточно изысканно, чтобы произвести впечатление на принца.

– Вы ведь пытались заглянуть ей в глаза? – спросил принц. – Они серебристые.

Блайт медленно выпрямилась, скользнув взглядом по красивой отделке его сюртука, затем по белой оборчатой накидке, которая так высоко поднималась на шее, что, казалось, душила его. А потом она подняла взгляд еще выше, к лицу, и у нее перехватило дыхание.

Знакомые янтарные глаза смотрели на картину, не обращая внимания на Блайт, у которой отвисла челюсть. Стоявший перед ней человек оказался тем самым, кого она проклинала в спальне несколько ночей назад. Которому при следующей встрече собиралась высказать все, что думает. Человек, осудивший ее отца, был тем самым принцем, которого ей предстояло очаровать, но мысль о том, чтобы сказать ему хоть одно доброе слово, вызывала у Блайт желание отрезать себе язык.

– Ты. – Слово сорвалось с губ прежде, чем Блайт успела сообразить, что говорит. Ей пришлось подхватить юбки, чтобы унять дрожь в руках. – Вы принц Арис?

Блайт не была уверена, что принц узнал ее, потому что он лишь тихо хмыкнул и шагнул к картине. Его лицо ничего не выражало, пока он рассматривал полотно.

– Что вы о ней думаете?

Этот вопрос так задел ее, что Блайт повернулась и проследила за его взглядом, устремленным на картину, пользуясь паузой и обдумывая мысль, что в ее интересах было бы удалиться, прежде чем она скажет что-то, о чем потом пожалеет. Она проглатывала каждое ругательство, обжигающее язык. Знала, что уже оступилась, создав ужасное первое впечатление, когда практически набросилась на принца и осудила его в Торн-Гров. И понимала, что такой человек, как он, может изменить судьбу ее семьи одним своим словом.

– Она самая красивая женщина, которую я когда-либо видела, – честно ответила Блайт, стараясь взять себя в руки.

Он снова хмыкнул, но не отвернулся.

– И это все?

Блайт встала перед принцем, чтобы скрыть раздражение, и попыталась взглянуть на картину не как привлеченный красотой зевака, а как художник.

– Она нежная, – начала Блайт, – но грустная. В улыбке есть какая-то печаль, а морщинки у глаз делают ее старше, чем она кажется на первый взгляд. Она очень любит это место, где бы оно ни находилось, хотя и очень устала. Возможно, из-за того, что слишком долго стояла в холодном пруду, пахнущем утиным пометом и дохлой рыбой?