– Паша прихватил тебя крест-накрест, не ври, – отрезал я. – Какой смысл возиться с трупами, живых нужно было шить.

– Эх, Саня! – задиристая Эпоха подливала масла в огонь. – Главное, Илюшу спасли!

– Ненавижу вашего Илюшу, – зудел осветитель, – что вы так трясетесь над ним? Уже сами все подохли, а он вон, живехонький. Зара, красавица, убивалась… Кстати, что с ней? – обратился он к Эпохе.

– Зара? Которая не дождалась донорского сердца? – Я оторопел. – Как она связана с моим братом?

– Зарка? – переспросила Эпоха. – Так она захоронена в своем селе, под Грозным. Отец увез ее из больницы личным самолетом. Помнишь, Старшуля, нахаркал еще тебе в лицо, когда она умерла.

– Лучше бы не помнить…

Я мысленно вернулся в день Зариной смерти. Багровый отец, мешая русские слова с чеченскими, вцепился в мой халат и плюнул в рожу. Слюна попала на подбородок – он был ниже меня ростом – и противно шмякнулась на грудь. «Я не Господь Бог, – пытался оправдаться я. – Сердца не нашлось. Ваша дочь была обречена». Он кричал, что озолотил меня, я говорил, что верну ему деньги. Он орал: «Верни дочь, урод!» Я что-то лепетал в ответ. Помню, когда только ее привезли, отец серьезно спросил:

– А среди живых есть человек с такими же показателями крови?

– Вы что, готовы его убить? – пошутил я.

– Готов, – он не улыбнулся.

У меня пробежали мурашки по шее. Отец был бородатым, коренастым мужиком со сбитыми костяшками на кулаках. На указательном пальце правой руки желтым пятном выделялась старая мозоль. «Стрелок, – подумал я, – наверняка в прошлом боевик».

Скрипучая болтовня Эпохи вернула меня в нашу надкладбищенскую реальность.

– Но Зарке разрешили покинуть свое захоронение, – продолжила бабка. – Она свободна, как и я. Гуляет где хочет.

– Кто разрешил? – спросил Саня.

– Кто-кто, Всевышний. По-нашему Иисус, по-ихнему Аллах. Ну, не собственной персоной, конечно. Через представителей.

– Так зови ее к нам, потрындим, – предложил я.

– На фиг мы ей сперлись? – хохотнула Эпоха. – Она с тех пор торчит возле Илюшиной картины, как ее, королевны в перьях.

– Царевны-Лебеди?

– Точно, возле нее. Торчит, а когда Илюша к этой Царевне подходит, она его целует. Така любовь, – заключила Эпоха.

– Да вы тут охреневшие все! – возмутился я. – Картина висит в моей квартире, где Ленка живет. И там дух Зары ошивается?

– Ну а чо, тебе жалко? – Эпоха крякнула. – Ленку твою она не тронет. У нее поинтереснее соперница есть.

Мы с Саней в едином порыве уплотнились в сторону старухи:

– Ктоооо?

– Ну эта, шалава малолетняя, наркоманка, тоже как-то вырвалась со своего кладбища, свободная она, – пояснила Эпоха.

– Тамарка? – Моя субстанция онемела в неожиданной догадке.

– Да, вроде так ее зовут. Тоже любит Шалушика. Он, вишь, как медом намазанный. Так что Ленка твоя им не помеха.

Намазанный медом… Я помню наш разговор с Леной перед его операцией.

– Если ты его не спасешь, я разведусь с тобой, – произнесла она без доли иронии.

Примерно то же самое сказала мне в слезах мама:

– Родик, ты вылечишь его, иначе я от тебя отрекусь…

Я не находил себе места. Илюха был мне крайне дорог, мы действительно сблизились с возрастом, но истерические порывы женщин выбивали меня из колеи. Будто моя ценность была только в том, что я оберегал его жизнь. Первые признаки Илюшиного недуга обнаружила именно Ленка. Ему было чуть за тридцать, он вернулся из Тольятти, где делал какую-то мозаику по частному заказу, и слег с температурой и одышкой. Думали, пневмония. Оказалось, сердце.

Ленка готова была его убить, ведь предвестником возвращения Илюши стала некая Фаина, из-за которой моей жене пришлось лечь под нож хирурга. Это случилось осенью, было часа два ночи, сыновья спали, я готовился к конференции, Ленка после душа накладывала на лицо косметические маски. Ей недавно вшили в щеки какие-то коллагеновые нити, я был против, риск развития осложнений для меня превышал ожидаемый результат. Я не замечал ее увядания, Ленка мне нравилась любой, но она уверяла, что кожа обвисает, а поскольку она была лицом бренда российского дизайнера Курчавского, то Курчавский, по ее словам, медленно, но верно «сползал» вниз. Коллаген уже начал рассасываться, отечность ушла, эффект некоего «омоложения» присутствовал, жена радовалась. Я сейчас не вспомню, но, кажется, не было даже звонка. Только отчаянный стук в дверь тяжелыми ботинками. Кто из соседей мог так негодовать в середине ночи, мы не представляли. Прорваться в наш элитный подъезд чужаку сквозь консьержа и охрану было невозможно. Я подумал, у кого-то прорвало трубу. Ленка в маске и пеньюаре, босиком отправилась открывать. Не прошло и двух минут, как я услышал жуткий визг. Бросился в коридор и тут же попал в месиво из трех баб, одна из которых была моей женой. Они валялись на полу и с ненавистью молотили друг друга. Я на мгновение стал частью своры, но быстро раскидал бомжового вида незнакомок.

– Сссука! – орала Ленка не своим голосом. – Только попробуй до него дотронуться!

Я офонарел, Ленка была рафинированной аристократкой, я с первой нашей встречи не слышал от нее мата. Она кинулась ко мне на грудь, бомжихи прижались к стене.

– Он мой, фалава, и никогда тебе не достанется! – сильно шепелявя на букве «ш», хрипела крепкая некрасивая девка с дредами, в джинсах-трубах и черных ботинках на толстой подошве.

Ее напарница, худая, прыщавая, скалилась желтыми зубами и топорно материлась, не выдвигая при этом никаких требований.