— Может, у вас просто сил мало? Хотите, дам?

Мэльхара затрясло. Буквально. Никогда я раньше не видела, чтобы вампиров так колотило — как горьких пьяниц, если им показать бутылку. И лицо его — роскошная и холёная аристократическая физиономия, утончённая, нежная — вмиг осунулось и посерело. И взгляд сделался просящим. Единственное, на что хватило духу — это не начать клянчить.

И Ричард понимающе кивнул:

— Вот так-то и самому Эрнсту было, когда Дольф Некромант предложил ему капельку выпить… Гелира мне рассказывала. Когда вечно голоден, нет сил удержаться, да?

— Я не знаю, — еле выговорил Мэльхар. — Меня тогда не было.

А его взгляд сам собой притягивался к ножу в руке Ларса. И Ларс, конечно, заметил. Он был ещё маловат, чтобы уж совсем профессионально и лихо резаться, он аккуратно проколол левую ладошку — и протянул её чуть не к носу Мэльхара:

— Валяйте, пейте!

— О великодушное дитя, — выдохнул Мэльхар, вдруг переходя, я так думаю, на манеру говорить своего времени, и не то что преклонил колено, как полагалось бы, а плюхнулся на оба. Фантастическое было зрелище: он пил Дар Ларса, Дар, не кровь, даже я чувствовала, согревался, его отпускало, он разжимался, как озябший кот на подушке у камина.

И видно было, насколько ему трудно отпустить Ларсову ладошку. Царапина на этой детской лапке была крохотная, крови оттуда вытекло, я думаю, не больше нескольких капель, но вампир напился пьян теплом Дара, вдребезги, вдрызг — такого я тоже никогда раньше не видела.

Хорошо, что он не смотрел совёночку в лицо: совёночек был — сущий демонёнок, власть над Сумерками почуял, паршивец. У него такая была лёгонькая улыбочка, хищная, и глаза светились — и кто его осудит! Крошка Ларс заполучил старого вампира со всеми потрохами!

Он настолько обнаглел, что потрогал волосы вампира, его лунные серебристые кудри. Мэльхар только что не замурлыкал.

— Легче тебе, да? — спросил Ларс.

Мэльхар вздохнул и с трудом поднял голову. Хорошо ему было до полной благодати, так, что в сон клонило:

— Я вам… так благодарен, прекрасный мессир! Вы… так добры… чем я могу…

Ричард только покачал головой.

— Мэльхар, ты только не спи! — сказал Ларс. — Потом поспишь, когда утро придёт.

Мэльхар встряхнулся, и это, по-моему, стоило ему больших усилий:

— Что вы, прекраснейший мессир, я слушаю.

— А ты придёшь, когда я позову? — спросил Ларс. — Потом? Я тебе ещё дам.

Взгляд Мэльхара сделался совсем уж молитвенным. Он поцеловал Ларсу ладонь — и я по лицу совёнка поняла, что не просто поцеловал, а тоже поделился Силой. Ну, не совсем пропащий, есть кое-какая совесть.

— Конечно, я приду, — сказал Мэльхар. — Когда скажете, куда скажете. Юный мессир, если бы вы знали, какой это жестокий холод, как давно это длится… мою душу выжгло холодом, мессир Ларс! Я бы сказал, что забыл тепло Дара, если бы знал его когда-нибудь!

Мэльхар проснулся, и его понесло, он, видимо, почувствовал, что можно, ничего особенно плохого не будет. Он забыл про Ричарда, который слушал со смешанным выражением жалости и досады, он забыл о поручении, которое дал его Князь, он вообще обо всём, кроме Ларса, забыл. Красивое зрелище: древний вампир на коленях, в росе, с таким лицом, будто заглядывает в Око Господне, — и мальчик, которому девяти лет ещё не сровнялось.

— Ты говори, если хочешь, — сказал Ларс. — Ничего, говори.

Великодушно разрешил, молодец.

— Прекрасный мессир, дорогое дитя, простите меня, — несло Мэльхара. — Я никогда не знал тепла, меня обратили, чтобы я стал солдатом Эрнста, Сумерки для меня — поле битвы, мой Князь использует мою силу, как собственную, я не свободен — и не был свободным! А ещё — этот кромешный ужас, ад совсем, совсем рядом, вы ведь знаете, не так ли? Эрнст и король людей стёрли все границы, заставляют все силы с обеих сторон от Межи служить этой безумной идее! Рандольф хочет стать королём Великого Севера, не меньше, а в будущем — и мира, что его тогда остановит! Ему мало, мало того, что он уже имеет! А всё она…

И запнулся.

— Кто? — спросил Ларс.

Мэльхар взглянул на него снизу вверх, беспомощно:

— Ну… вы не знаете, прекрасный мессир, да вам и не надо… его фаворитка, её называют травницей, но… Господи, это… это дурная женщина, лучше бы её не было! Старая ведьма! Это ей порой нужна кровь детей ночи — и Эрнст… ах, вам не надо этого знать, милое дитя, поверьте мне! Это такая нестерпимая мерзость! Она убивала жителей Сумерек, я знаю! Не просто отпускала душу, а… Господи, простите меня, я не могу об этом говорить!